Время от времени прибытие очередного купеческого каравана предоставляло мне возможность принять участие в торгах — прикупить тот или иной приглянувшийся мне товар, но до конца дня я, как правило, уже успевал вовлечь в торги другого почтекатль и перепродать ему товар с барышом.

Я мог делать это, даже не выпуская из рук чашки с шоколадом, даже не видя того, что покупал и продавал. Порой в здании появлялся какой-нибудь молодой, исполненный рвения торговец, собиравшийся в свое первое путешествие, и я задерживал юношу, чтобы снабдить полезными советами, рассказав об особенностях того или иного маршрута. Разумеется, задерживал ровно настолько, сколько времени он мог слушать, не выказывая раздражения и явного желания уйтй, сославшись на множество неотложных дел.

Но чаще всего там не оказывалось никого, кроме меня да таких же отставных почтека, которым нечем больше было заняться и некуда больше податься. Поэтому мы садились в кружок и по привычке торговцев вели обмен, только вот обменивались теперь не товарами, а рассказами. Я выслушивал истории о тех временах, когда все мои товарищи были молоды, а вместо нынешнего богатства обладали лишь непомерным честолюбием, о временах, когда они странствовали по Сему Миру, не боясь идти на риск и подвергаться опасностям. Наши истории были бы достаточно интересными и в неприукрашенном виде — а мне так точно не было нужды приукрашивать свои рассказы, — но поскольку все старики старались перещеголять друг друга в неповторимости собственного опыта, разнообразии приключений, необычности происшествий, а главное, в проявленных ими мудрости, находчивости и храбрости, то без этого не обходилось. Во всяком случае, я приметил, что многие рассказы с каждым очередным повторением обрастали новыми, все более красочными подробностями.

По вечерам я уходил из дома, чтобы искать не компании, но уединения, в котором мог бы предаться воспоминаниям или посетовать на судьбу наедине с самим собой. Конечно, я не стал бы возражать, случись этому уединению оказаться нарушенным давно желанной для меня встречей, но этого пока не происходило. Не в ожидании, но лишь в слабой тоскливой надежде блуждал я по почти безлюдным ночным улицам Теночтитлана, пересекая остров из конца в конец да вспоминая, как здесь произошло одно, а там другое.

На севере возвышалась дамба, что вела к Койоакану, та самая, которую я пересек, направляясь с Коцатлем и Пожирателем Крови в свою первую торговую экспедицию. Помню, в рассветных лучах того дня могучий вулкан Попокатепетль смотрел нам вслед и, казалось, говорил: «Вы уходите, мои люди, но я остаюсь…»

На острове находились две широкие площади. Над той, что южнее, Сердцем Сего Мира, господствовал массив Великой Пирамиды, столь величественный и несокрушимый с виду, что со стороны казалось, будто этот колосс находится там столько же времени, сколько маячит на дальнем горизонте Попокатепетль. Даже мне было трудно поверить в то, что я старше пирамиды и видел ее еще в недостроенном виде.

А по той площади, что лежала севернее, широко раскинувшейся рыночной площади Тлателолько, я впервые гулял, крепко держась за руку отца. Именно там он щедро заплатил несусветную цену за политый сиропом снег и дал мне попробовать это редкое лакомство, а сам при этом говорил торговцу: «Я помню Суровые Времена…»

И именно тогда я в первый раз встретил старца с кожей цвета какао, так точно предсказавшего мое будущее.

Это воспоминание особенно меня огорчило, ибо все предсказанное им будущее уже успело обратиться в прошлое. То, к чему я некогда стремился, стало воспоминаниями. Мой возраст приближался к полной вязанке лет, а больше пятидесяти двух у нас жили лишь немногие. Значит, у меня больше нет будущего? Когда я сказал себе, что наконец по праву наслаждаюсь праздной жизнью, которую так долго зарабатывал трудами, может быть, я просто отказывался признать, что пережил свое время, как пережил всех, кого любил и кто любил меня? Неужели мне только и осталось, что занимать место в этом мире, ожидая, пока меня не призовут в какой-нибудь другой?

Нет, я отказывался поверить в это и в поисках подтверждения поднимал взгляд к ночному небу. Там снова висела дымящаяся звезда, как висела она и в ту ночь, когда я повстречался с Мотекусомой в Теотиуакане, и потом, при встрече с той девушкой Ке-Малинали, и позже, когда я увидел белых пришельцев из Испании. Наши звездочеты не могли сойтись во мнении насчет того, одна ли это комета, которая постоянно возвращается вновь и вновь, лишь слегка меняя форму, яркость и свое положение на небосводе, или же каждый раз появляется новая. Но, так или иначе, со времени моего последнего путешествия на юг какая-то дымящаяся звезда постоянно являлась в ночном небе, а потом исчезала. И так было целых два года. Всякий раз ее можно было наблюдать по ночам в течение месяца. Даже обычно невозмутимые звездочеты вынуждены были волей-неволей согласиться, что это знамение, ибо появление трех комет за три года не поддается никакому иному объяснению. Чему-то хорошему ли, плохому ли предстояло случиться в этом мире, и этого стоило подождать. Приму ли я участие в предстоящих событиях, нет ли, но с уходом в мир иной я пока решил повременить.

В те годы, помнится, происходили самые разные события, и всякий раз я гадал, не их ли предвещали дымящиеся звезды. Все эти происшествия были в том или ином отношении примечательны, а некоторые к тому же прискорбны, однако ни одно из них не казалось значительным настолько, чтобы боги стали являть в связи с ними такие грозные знамения.

Например, спустя всего несколько месяцев после того, как я вернулся со встречи с испанцами, из Юлуумиль Кутц дошли вести о том, что таинственное заболевание (названное белыми людьми оспой) прокатилось по всему полуострову. Среди ксайю, тцакатеков, киче и прочих потомков майя умерли примерно трое из каждых десяти (в числе коих оказался и мой старый знакомый, господин Мать Ах Туталь), а почти все выздоровевшие оказались обезображены оставшимися на всю жизнь отметинами на лицах.

Надо сказать, что хоть Мотекусома и сомневался насчет происхождения пришельцев, но у него не было ни малейшей охоты подцепить неизвестное заболевание, независимо от того, послано оно богами или является обыкновенной заразой. В данном, случае он действовал быстро и решительно, наложив полный запрет на всякую торговлю с землями майя. Нашим почтека запретили ходить туда с караванами, а сторожевые посты на южной границе получили приказ заворачивать обратно людей и товары. Несколько месяцев весь Сей Мир жил в напряженном ожидании, но поветрие ограничилось землями невезучих майя и (тогда!) не затронуло другие народы.

По прошествии еще нескольких месяцев Мотекусома прислал за мной гонца с повелением явиться во дворец, и я вновь призадумался: уж не значит ли это, что пророчество дымящихся звезд исполнилось? Но когда я в подобающем рубище просителя вошел в тронный зал, Чтимый Глашатай выглядел не испуганным или разгневанным, а скорее раздосадованным. Некоторые члены Совета, находившиеся в зале, похоже, пребывали в недоумении, да и сам я был озадачен, услышав:

— Этот сумасшедший называет себя Тлилектик-Микстли.

Тут я сообразил, что речь не обо мне, ибо говоривший при этом указывал на угрюмого незнакомца в поношенной одежде, которого крепко держали за локти два дворцовых стража. Я поднял свой кристалл, присмотрелся, а узнав этого человека, улыбнулся сначала ему, а потом Мотекусоме: