Потом ничего не было. За красным морем угадывался черный безжизненный берег.

– Мы приехали?

Канерва огляделся. Они спускались с пригорка, у леса ждал дюжий Кешель, он стоял у опушки, помахивая красным платком. Часть всадников уже достигла окладчика, кто-то гарцевал поблизости, кто-то вступал с окладчиком в беседу. Охота началась.

Канерва спешился, отдал поводья и взял под уздцы лошадь короля. Несколько выбранных им стрелков молча ехали следом. Большинство охотников остались с собаками около леса на попечении Кешеля. Сначала стреляет король. Остальные загоняют уцелевших и спугнутых оленей борзыми, травят гончими подранков, но Канерва занимается сегодня только оленем короля. Расставляет стрелков, помогает загонщикам; Робер предупрежден, все готово. Канерва повторял эти мысли одну за другой снова и снова и совершенно не видел, что происходит вокруг. Через знакомый лес он шел свободно, легко, не хрустнув сухой веткой, всадники пробирались за ним, и Канерва мог пройти так весь лес насквозь. Только когда под ногами плеснула вода, главный егерь очнулся.

Он стоял в ручье. Справа был наведен мост – три неотесанных бревна с наспех срубленными ветвями, – около которого стрелки спешивались, соблюдая тишину, привязывали коней, снимали луки.

Канерва перевел лошадь короля через ручей и помог монарху спешиться. Король, поеживаясь, огляделся. Охотники присоединились к ним. Лорд Мельсон указал на привязанные к деревьям и кустам полосы разноцветной ткани с вышитыми номерами.

– Прошу на линию, господа!

Около короля, который подошел к своему месту, похлопывая ладонями друг о друга, Канерва поставил на небольшом расстоянии трех стрелков. Остальных распределил по берегу и по крутым, заросшим деревьями склонам оврага. Вернулся к его величеству. Король потер сухие морщинистые веки, прищурившись, посмотрел туда, куда указывал Канерва.

– Тот и этот прогалы лучше не выцеливать, ваше величество, там яма, а там валежник, скорее всего олень обойдет их. Обратите внимание на вон тот прогал, там тропа. Но и слева, по краю бересклетов, тоже может пойти. Когда услышите рог, приготовьтесь, сир. Отмахнитесь, что вы на линии.

Канерва обошел всех стрелков, шепотом рассказывая, где может появиться зверь. Его сопровождала волна взмахов тряпицами, шапками или перчатками – стрелки уточняли, кто где стоит. Затем главный егерь, поклонившись королю, быстро углубился в чащу, ступая очень осторожно. С подветренной стороны, где стояли стрелки, можно было говорить в голос и подъезжать на лошадях, но теперь следовало идти как можно тише, ведь предстояло зайти с наветренной стороны, где ждали загонщики, и любой неуместный звук мог спугнуть оленей из оклада раньше времени. Канерва шел быстро и мягко, как зверь, пригибаясь, иногда аккуратно отводя ветви рукой и придерживая их. Палая листва за ночь подмерзла и предательски похрустывала; к счастью, ветер сегодня дул сильнее, чем вчера, и за треском качающихся вершин хруст листвы под ногами терялся.

Лес густел. Сосны и грабы теснились, переплетаясь оголенными ветвями, и, несмотря на то что листья почти везде опали, видимость была низкая, сквозь чащобу почти ничего нельзя было разглядеть после пяти шагов.

Канерва шел по следам Кешеля, огибая оклад с востока, приближаясь к Лосиной яме. Там лорд Мельсон давно не бывал, но после вчерашнего обхода неплохо представлял себе, где стоят загонщики.

Он вышел на них около поваленного граба, который, падая, застрял макушкой в можжевельнике да так и остался, прикрывая толстым стволом, как крышей, неглубокую яму. Когда-то здесь была лосиная лежка. Робер с Жало и Патичем сидели на краю ямы, глядя на приближающегося главного егеря. Через плечо каждого был перекинут ремешок рога.

Когда Канерва подошел, Жало, высокий, худой, как палка, – даже толстый плащ не мог скрасть его худобу, – снял рог.

– Трубить? – прошептал он.

– Давай, – махнул Канерва. – Стрелки у ручья, будьте внимательны. Отгоните пару бычков на короля, других травите левее, на борзых.

Далеко по лесу разнеслось звонкое пение рога. Задул Жало, к нему тут же присоединился Патич, крупный, почти как Кешель, старик в медвежьей шубе. Робер протрубил, но тут же отнял рог от губ и потянулся к Канерве.

– А Коша что-то не видно, ваша светлость! – крикнул он где-то у плеча главного егеря.

Канерва не сразу понял его слова, но затем кивнул. Загонщики, трубя, пошли от ямы. Сзади залаяла собака.

– Кош? – обернулся Канерва.

Лес наполнился шумом, криками, треском ломаемых ветвей, топотом. Канерва успел заметить впереди, между деревьями, мелькнувшее рыжее пятно – одно, другое... Испуганные олени мчались на стрелков, напролом через кусты, подгоняемые криками загонщиков и воем рожков.

Канерва постоял, с наслаждением вслушиваясь в охотничий бедлам. Вскочить бы сейчас на коня да помчаться по полю за волком, чтобы ветер бил в лицо, и заливались собаки, и...

Коша не видно?

Канерва очнулся. Загон мог спугнуть волков с дневки. Бродячая стая или гонная, хотя рано еще для гона, – это не меньше трех-четырех матерых, а Кош один, с одной собакой.

Лорд Мельсон развернулся и вломился в бурьян за Лосиной ямой. Там начиналась настоящая чащоба. Сырое темное место, переходящее в глубокую ложбину. Ожесточенный лай доносился с той стороны, и Канерва пошел на голос.

Идти было все труднее. Подлесок становился гуще, все чаще на пути попадались поваленные деревья, по два, по три сразу, приходилось перелезать. Плащ цеплялся за кусты и сухие ветки, ноги застревали в кучах валежника. Здесь было совсем темно.

Лай переместился, огибал Канерву слева, уходил в сторону охотников. Выругавшись, Канерва остановился, прислушиваясь. Где-то далеко прорезались гончие, заливаясь, пошли, видать, за подранком. Значит, король стрелял, иначе бы Кешель не спустил собак. Но за голосами гончих лорд Мельсон больше не слышал другого, нужного ему голоса.

Канерва взял левее. Шум охоты постепенно удалялся. Главный егерь с треском проламывался сквозь заросли. Он вспотел. Скинув капюшон, стянул перчатки, сунул за пояс. Руки быстро покрылись царапинами, но Канерва не замечал, продолжая раздвигать кусты, перебираться через деревья, ломая сушняк. Какого черта он залез сюда?!

Перепрыгнув очередной ствол, он зашатался, хватаясь за колючие ветви. Ноги заскользили по крутому склону, и Канерва, чувствуя, что падает, вцепился в основание куста, росшего на краю оврага. Подтянувшись, он выбрался и огляделся. Овраг был неглубоким, но сильно заросшим и тянулся далеко и вправо, и влево. Канерва примерился – нет, не перепрыгнуть.

Левее поперек оврага лежало бревно, то ли само упало, то ли кто перекинул. Канерва побежал к нему.

– Дьявол!

Нога провалилась. Дерево, на которое он наступил, с виду крепкое, внутри оказалось трухлявым, и сапог прошел сквозь него до самой земли. Канерва дернулся, но нога застряла крепко.