на Запад.

Осень была на исходе, начиналась зима, и путники чувствовали ее приближение.

Вот послушайте:

С астр отцветающих уж лепестки облетают,

Нежные почки набухли на веточках сливы,

Вкусной похлебкою жены мужей угощают,

Что ни деревня, везде урожай убирают,

А в урожае – награда для трудолюбивых.

Листья опали с деревьев в дубравах равнинных,

Даль прояснилась, и словно приблизились горы…

Берег ручья покрывает серебряный иней,

Первый предвестник зимы, привлекающий взоры,

В воздухе гулко разносится звон колокольный,

В час предвечерний звучащий прощальным приветом.

Радуга скрылась, но ищешь ты в небе невольно

Яркий убор ее, что тебя радовал летом.

Водной стихии могущество видно повсюду,

С днями погожими, теплыми, жаль расставаться:

Все воспаренья земные таятся под спудом,

Все излученья небесные к небу стремятся…

Царство луны наступает в просторах Вселенной,

Лед одевает в наряд свой пруды и озера,

Гордые сосны от холода жмутся смиренно —

Осень проходит, заменит зима ее скоро.

Путники шли довольно долго и, наконец, в один прекрасный день увидели впереди город. Танский монах придержал коня и обратился к Сунь У-куну:

– Ты только взгляни, какие там высятся строения! – воскликнул он. – Что это за место? Хотелось бы узнать!

Сунь У-кун вытянул шею и стал пристально вглядываться вдаль. Это действительно был город. И выглядел он настолько необычно, что лучше его описать в стихах.

Как тигр, притаившийся в засаде,

Или свернувшийся клубком дракон,

Лежал он в каменной своей ограде,

Обрывами крутыми окружен.

Вознесшийся поверх орлиных гнезд,

И, захватив владенья небосклона,

Он, кровлями почти касаясь звезд,

Был озарен их светом благосклонным.

Хранила неприступная вершина

Красу его, как некий клад старинный.

Быть может, то небесная столица,

Твердыня царства в десять тысяч ли,

У неба отняла его границы

И, гордая, раскинулась вдали.

Быть может, те чудесные чертоги,

Сиявшие, как десять тысяч лун,

И были славные в столетьях многих,

Заветные чертоги Вэйянгун54.

Но кем бы ни был город тот построен,

Что перед взором путников предстал,

Он роскошью своею был достоин

Восторга, подражанья и похвал.

Подметены мощеные дороги,

Блистают чистотой ступени и пороги,

Благоухают дивные сады,

Цветы, что и зимой не увядают,

С листвой, что никогда не облетает,

Посажены в красивые ряды.

На высоко воздвигнутом помосте

Мудрейшие правители страны

Изваяны из яшмы, бронзы, кости

И в ярких красках изображены.

Мосты, колонны, стены из нефрита

Резными украшеньями покрыты.

Доносится неугомонный шум

И слышатся веселый гам и пенье

В домах семейных и домах питейных —

Здесь скука никому нейдет на ум:

Воистину во все века и времена

Сей город был и славный и великий;

На зов его достойного владыки

Покорные сходились племена,

К нему стекались гости издалече,

Как реки к морю синему текут,

И каждый был добросердечно встречен,

Здесь обретая милость и приют.

– Наставник! – ответил Сунь У-кун. – Это действительно город, и в нем находится дворец правителя царства.

Чжу Ба-цзе рассмеялся:

– С чего это ты взял, что здесь живет правитель?

– У нас в Поднебесной в каждой области и в каждом уезде есть своя столица…

– Да где тебе знать, что резиденция правителя совершенно не то, что областной или уездный город, – едко ответил Сунь У-кун. – Ты погляди, одних ворот здесь более десяти, а в окружности город не менее ста с лишним ли. Смотри, какие высокие здания, а их крыши теряются в облаках. Если бы это не была резиденция, никакой пышности или величия ты бы здесь не увидел.

Тут Ша-сэн не выдержал.

– Братец! – с нарочитой вежливостью, вкрадчиво произнес он. – Ты всегда отличался проницательностью и зоркостью. Не скажешь ли нам, как называется этот город?

– Я не вижу ни надписей, ни стягов, на которых было бы обозначено название города, – нашелся Сунь У-кун. – Откуда мне знать, как он называется? Надо отправиться туда и расспросить у жителей: тогда мы и узнаем, как он называется.

Танский монах, услышав это, подстегнул коня, и вскоре путники достигли городских ворот. Сюань-цзан спешился, прошел по мосту через крепостной ров и вошел в ворота. Его спутники следовали за ним. На улицах города было оживленно, шла бойкая торговля. Чего здесь только не было! По улицам ходили люди в роскошных головных уборах и одеждах, с виду богатые.

И вот продвигаясь вперед в этой нарядной толпе, наши путники вдруг увидели человек десять монахов. В рубищах, с колодками на шее, они шли, скованные между собой длинной цепью. Монахи переходили от дома к дому, прося подаяний.

Глядя на этих несчастных, Танский монах стал громко вздыхать:

– Как не пожалеть товарищей в беде, – сокрушенно произнес он и обратился к Сунь У-куну: – Подойди, расспроси, за что их наказали.

Сунь У-кун беспрекословно повиновался.

– Эй, братья-монахи! – крикнул он, подходя к ним. – Из какого вы монастыря и за что вас заковали в колодки?

Монахи разом опустились на колени и, отбивая поклоны, отвечали:

– Господин хороший! Мы невинно пострадавшие бедные монахи из монастыря Золотое сияние…

– А где находится ваш монастырь?

– Здесь, за углом, совсем близко.

Сунь У-кун привел монахов к наставнику, и Танский монах ласковым голосом обратился к ним:

– Братья! Расскажите же мне, за что вас так обидели.

Монахи переглянулись, а один из них сказал:

– Господин! Мы не знаем, кто вы и откуда пришли, но лицо ваше кажется нам знакомым. Здесь говорить опасно, давайте пойдем к нам в монастырь, и мы поделимся с вами нашим горем.

– Ну что же, – отвечал Танский монах, – ведите нас к себе в монастырь! – Пойдем и узнаем обо всем, – добавил он, обращаясь к своим ученикам.

Вскоре они подошли к воротам монастыря, над которыми висела вывеска с семью золотыми иероглифами: «Возведенный по царскому указу монастырь Золотое сияние».

Наставник и его ученики вошли в ворота монастыря, и глазам их представилась неприглядная картина:

Давно уж опустел чудесный храм:

То не благоуханный фимиам

Под сводами старинными струится,

То ветерок, пробившись в щели, мчится

И развевает пыль по сторонам.

Своею кровлей, некогда узорной,