- Верно! В суде совершенно открыто говорят, что приговор ужеготов. Но что же это? Правительство боится, что его чиновники мягко отнесутся кего врагам? Так долго, так усердно развращая своих слуг, оно все еще не уверенов их готовности быть подлецами?..

Людмила села на диван, потирая худые щеки ладонями, в еематовых глазах горело презрение, голос все больше наливался гневом.

- Вы напрасно тратите порох, Людмила! - успокоительно сказалНиколай. - Ведь они не слышат вас…

Мать напряженно вслушивалась в ее речь, но ничего непонимала, невольно повторяя про себя одни и те же слова:

«Суд, через неделю суд!»

Она вдруг почувствовала приближение чего-то неумолимого,нечеловечески строгого.

Так, в этой туче недоумения и уныния, под тяжестью тоскливыхожиданий, она молча жила день, два, а на третий явилась Саша и сказала Николаю:

- Все готово! Сегодня в час…

- Уже готово? - удивился он.

- Да ведь чего же? Мне нужно было только достать место иодежду для Рыбина, все остальное взял на себя Гобун. Рыбину придется пройтивсего один квартал. Его на улице встретит Весовщиков, - загримированный,конечно, - накинет на него пальто, даст шапку и укажет путь. Я буду ждать его,переодену и увезу.

- Недурно! А кто это Гобун? - спросил Николай.

- Вы видели его. В его квартире вы занимались со слесарями.

- А! Помню. Чудаковатый старик…

- Он отставной солдат, кровельщик. Малоразвитой человек, снеисчерпаемой ненавистью ко всякому насилию… Философ немножко, - задумчивоговорила Саша, глядя в окно. Мать молча слушала ее, и что-то неясное медленноназревало в ней.

- Гобун хочет освободить племянника своего, - помните, вамнравился Евченко, такой щеголь и чистюля? Николай кивнул головой.

- У него все налажено хорошо, - продолжала Саша, - но яначинаю сомневаться в успехе. Прогулки - общие; я думаю, что, когда заключенныеувидят лестницу, - многие захотят бежать…

Она, закрыв глаза, помолчала, мать подвинулась ближе к ней.

- И помешают друг другу…

Они все трое стояли перед окном, мать - позади Николая и Саши.Их быстрый говор будил в сердце ее смутное чувство…

- Я пойду туда! - вдруг сказала она.

- Зачем? - спросила Саша.

- Не ходите, голубчик! Еще как-нибудь попадетесь! Не надо! -посоветовал Николай.

Мать посмотрела на него и тише, но настойчивее повторила:

- Нет, я пойду…

Они быстро переглянулись, Саша, пожимая плечами, сказала:

- Это понятно…

Обернувшись к матери, она взяла ее под руку, покачнулась кней и заговорила простым и близким сердцу матери голосом:

- Я все-таки скажу вам, вы напрасно ждете…

- Голубушка! - воскликнула мать, прижав ее к себе дрожащейрукой. - Возьмите меня, - не помешаю! Мне - нужно. Не верю я, что можно это -убежать!

- Она пойдет! - сказала девушка Николаю.

- Это ваше дело! - ответил он, наклоняя голову.

- Нам нельзя быть вместе. Вы идите в поле, к огородам.Оттуда видно стену тюрьмы. Но - если спросят вас, что вы там делаете?

Обрадованная, мать уверенно ответила:

- Найду, что сказать!..

- Не забывайте, что вас знают тюремные надзиратели! -говорила Саша. - И если они увидят вас там…

- Не увидят! - воскликнула мать. В ее груди вдруг болезненноярко вспыхнула все время незаметно тлевшая надежда и оживила ее… «А может быть,и он тоже…» - думала она, поспешно одеваясь.

Через час мать была в попе за тюрьмой. Резкий ветер леталвокруг нее, раздувал платье, бился о мерзлую землю, раскачивал ветхий заборогорода, мимо которого шла она, и с размаху ударялся о невысокую стену тюрьмы.Опрокинувшись за стену, взметал со двора чьи-то крики, разбрасывал их повоздуху, уносил в небо. Там быстро бежали облака, открывая маленькие просветы всинюю высоту.

Сзади матери был огород, впереди кладбище, а направо,саженях в десяти, тюрьма. Около кладбища солдат гонял на корде лошадь, адругой, стоя рядом с ним, громко топал в землю ногами, кричал, свистел исмеялся. Больше никого не было около тюрьмы.

Она медленно пошла дальше мимо них к ограде кладбища, искосапоглядывая направо и назад. И вдруг почувствовала, что ноги у нее дрогнули,отяжелели, точно примерзли к земле, - из-за угла тюрьмы спешно, как всегдаходят фонарщики, вышел сутулый человек с лестницей на плече. Мать, испуганномигнув, быстро взглянула на солдат - они топтались на одном месте, а лошадьбегала вокруг них; посмотрела на человека с лестницей - он уже поставил ее кстене и влезал не торопясь. Махнув во двор рукой, быстро спустился, исчез зауглом. Сердце матери билось торопливо, секунды шли медленно. На темной стенетюрьмы линии лестницы были едва заметны в пятнах грязи и осыпавшейсяштукатурки, обнажившей кирпич. И вдруг над стеной явилась черная голова,выросло тело, перевалилось через стену, сползло по ней. Показалась другаяголова в мохнатой шапке, на землю скатился черный ком и быстро исчез за углом.Михаиле выпрямился, оглянулся, тряхнул головой…

- Беги, беги! - шептала мать, топая ногой.

В ушах у нее гудело, доносились громкие крики - вот надстеной явилась третья голова. Мать, схватившись руками за грудь, смотрела,замирая. Светловолосая голова без бороды рвалась вверх, точно хотелаоторваться, и вдруг - исчезла за стеной. Кричали все громче, буйнее, ветерразносил по воздуху тонкие трели свистков. Михаиле шел вдоль стены, вот он ужеминовал ее, переходил открытое пространство между тюрьмой и домами города. Ейказалось, что он идет слишком медленно и напрасно так высоко поднял голову, -всякий, кто взглянет в лицо его, запомнит это лицо навсегда. Она шептала:

- Скорее… скорее…

За стеною тюрьмы сухо хлопнуло что-то, - был слышен тонкийзвон разбитого стекла. Солдат, упираясь ногами в землю, тянул к себе лошадь,другой, приложив ко рту кулак, что-то кричал по направлению тюрьмы и, крикнув,поворачивал туда голову боком, подставляя ухо.

Напрягаясь, мать вертела шеей во все стороны, ее глаза, видявсе, ничему не верили - слишком просто и быстро совершилось то, что онапредставляла себе страшным и сложным, и эта быстрота, ошеломив ее, усыпляласознание. В улице уже не видно было Рыбина, шел какой-то высокий человек вдлинном пальто, бежала девочка. Из-за угла тюрьмы выскочило трое надзирателей,они бежали тесно друг к другу и все вытягивали вперед правые руки. Один изсолдат бросился им встречу, другой бегал вокруг лошади, стараясь вскочить нанее, она не давалась, прыгала, и все вокруг тоже подпрыгивало вместе с нею.Непрерывно, захлебываясь звуком, воздух резали свистки. Их тревожные, отчаянныекрики разбудили у женщины сознание опасности; вздрогнув, она пошла вдоль оградыкладбища, следя за надзирателями, но они и солдаты забежали за другой уголтюрьмы и скрылись. Туда же следом за ними пробежал знакомый ей помощниксмотрителя тюрьмы в расстегнутом мундире. Откуда-то появилась полиция, сбегалсянарод.