— Звон колоколов, крики народной любви, — сказал он, — порождают во мне радость, которую я не могу даже выразить. Но я не совсем спокоен насчет града пуль, о котором говорила маркиза.

Маркиза приосанилась и приняла воинственный вид. Ленэ поклонился еще ниже и продолжал, понизив голос на полтона:

— Разумеется, умилительно было бы видеть женщину и малютку спокойными во время такой бури, которая обыкновенно пугает даже мужчин. Но я боюсь, что одна из этих безрассудных пуль, которые поражают бессознательно и слепо, повернет дело в пользу кардинала Мазарини и испортит наш план, который, впрочем, превосходен. Я совершенно согласен с мнением, так красноречиво выраженным маркизой де Турвиль, что юный принц и его августейшая мать должны проложить себе дорогу к парламенту. Но сделать это надо не силой оружия, а обратившись к нему с просьбой. Я думаю, наконец, что гораздо лучше будет тронуть самые жестокие души, чем победить самые неустрашимые сердца. Думаю, наконец, что первое из этих двух средств в тысячу раз легче второго и что цель принцессы одна — вступить в Бордо. Прибавлю, что мы вряд ли войдем туда, если вздумаем сражаться…

— Вы увидите, — сказала желчно маркиза, — что господин Ленэ разнесет по камешку весь мой план, как бывает обыкновенно, и мало-помалу предложит свой вместо моего.

— Помилуйте! — вскричал Ленэ, пока принцесса успокаивала маркизу улыбкой и взглядом. — Я стану разрушать ваш план, я, ваш искренний почитатель… О нет! Тысячу раз нет! Но я знаю, что из Бле приехал в Бордо офицер королевы по имени Дальвимар; ему поручено настроить умы против ее высочества. Знаю притом, что Мазарини кончит войну одним ударом, если к тому представится удобный случай. Вот почему я боюсь града пуль, о котором сейчас говорила маркиза де Турвиль, и особенно пуль, направленных специально, еще более, чем тех, которые поражают жестоко, но слепо.

Последние слова Ленэ заставили принцессу задуматься.

— Вы всегда все знаете, господин Ленэ, — сказала маркиза голосом, дрожавшим от гнева.

— Однако жаркая стычка была бы славным делом, — сказал, вставая и притопывая ногой, как будто он находился в фехтовальном зале, капитан телохранителей, старый воин, веривший в силу оружия и желавший придать себе больше веса в случае сражения.

Ленэ наступил ему на ногу, взглянув на него с самой приятной улыбкой.

— Точно так, капитан, — сказал он, — но вы, вероятно, тоже полагаете, что жизнь герцога Энгиенского необходима нашему делу, и если он будет взят в плен или убит, то таким образом будет взят в плен или убит истинный главнокомандующий армией принцев.

Капитан телохранителей понял, что пышный титул главнокомандующего, данный семилетнему ребенку, превращает его, старого служаку, в настоящего предводителя войска. Он сообразил, что сказал глупость, отказался от первой своей мысли и начал жарко поддерживать мнение Ленэ.

Между тем маркиза приблизилась к принцессе и стала разговаривать с ней вполголоса. Ленэ увидел, что ему придется выдержать еще одно нападение. Действительно, принцесса повернулась к нему и сказала с досадой:

— В самом деле, странно… с таким ожесточением расстроить все, что было так хорошо устроено.

— Вы изволите ошибаться, ваше высочество, — возразил Ленэ. — Никогда я не вкладываю ожесточения в советы, которые имею честь давать вам, и если я разрушаю, то лишь для того, чтобы исправить. Если, несмотря на доводы, которые я имел честь представить, вашему высочеству угодно подвергать опасности жизнь вашу и вашего сына, вы вольны умереть, и все мы умрем вместе с вами: ведь это самое легкое дело. Любой лакей вашей свиты и самый жалкий из горожан могут сделать то же. Но если мы хотим иметь успех, несмотря на усилия Мазарини, королевы, парламентов, мадемуазель Нанон де Лартиг, — словом, несмотря на все препятствия и слабость нашего положения, то нам остается…

— Сударь, — заносчиво вскричала маркиза, придравшись к последней фразе Ленэ, — слабости нет там, где есть имя Конде и две тысячи воинов, сражавшихся при Рокруа, Нёрдлингене и Лансе; а если уж мы слабее, то мы в любом случае погибли, и не ваш план, как бы он ни был превосходен, спасет нас!

— Я читал, — ответил Ленэ, заранее наслаждаясь впечатлением, которое он произведет на принцессу, слушавшую его внимательно, — я читал, что при Тиберии вдова одного из знаменитейших римлян, великодушная Агриппина, когда преследования отняли у нее супруга ее, Германика, принцесса, которая могла по своей воле собрать целую армию, воодушевленную памятью о ее погибшем муже-полководце, — что Агриппина предпочла одной войти в город Брундизий, прошла пешком через Апулию и Кампанию, одетая в траурную одежду и ведя за руку детей своих. Она шла бледная, с красными от слез глазами, опустив голову, а дети ее рыдали и молили взглядами… Тут все видевшие ее, а их было более двух миллионов от Брундизия до Рима, сами зарыдали, проклинали злодеев, угрожали им; и дело Агриппины было выиграно не только в Риме, но даже по всей Италии, не только у современников, но и в глазах потомства. Эта женщина не встретила сопротивления слезам и стонам своим, а мечи ее встретились бы с мечами, копья с копьями… Думаю, что есть большое сходство между ее высочеством и Агриппиной, между принцем Конде и Германиком и, наконец, между отравителем Пизоном и кардиналом Мазарини. Если есть сходство, если положение одинаково, то я прошу и поступить так, как поступила Агриппина. По мнению моему, то, что так превосходно удалось тогда, не может не иметь такого же успеха теперь…

Одобрительная улыбка появилась на устах принцессы и подтвердила успех речи Ленэ. Маркиза ушла в угол комнаты, драпируясь в покрывало подобно античной статуе. Виконтесса де Канб, нашедшая друга в советнике, поддержала его за то, что он поддерживал ее; капитан телохранителей — этот военный трибун — от обиды прослезился, а маленький герцог Энгиенский весело закричал:

— Маменька! Вы поведете меня за руку и оденете в траурное платье?

— Да, сын мой, — отвечала принцесса. — Ленэ, вы знаете, что я всегда имела намерение показаться жителям Бордо в траурном платье…

— Тем более, — сказала Клер потихоньку, — что черный цвет удивительно идет вашему высочеству.

— Дорогая крошка, — заметила в ответ принцесса, — маркиза все равно скажет об этом громогласно, невзирая на то, что вы говорите вполголоса.

Итак, программа въезда в Бордо была принята на основании соображений осторожного Ленэ. Придворным дамам приказали приготовиться. Юного принца одели в белое атласное платье с черными и серебряными позументами, дали ему шляпу с белыми и черными перьями. Принцесса, подражая Агриппине, оделась с изысканной простотой в черное платье без драгоценностей.

Ленэ, главный распорядитель торжества, много хлопотал о его великолепии. Дом, где он жил, расположенный в маленьком городке за два льё от Бордо, постоянно был полон приверженцев принцессы, желавших знать, какого рода прием будет ей приятнее. Ленэ, как директор современного театра, посоветовал им употребить в дело цветы, крики восторга и колокола и для удовольствия воинственной маркизы де Турвиль предложил несколько пушечных салютов.