— Да это целая речь…

— Да, в трех частях.

— И ваше высочество на нее ответили?

— Вместо меня отвечал Ленэ. «Маркиза, — сказал он, — мы никогда не сомневались в вашем усердии, а еще менее — в ваших познаниях; они так нужны нам, что мы, принцесса и я, ежедневно жалели о них…» Одним словом, он насказал ей столько комплиментов, что обольстил ее, и она отдала ему свой план.

— Что в нем?

— По ее мнению, надобно назначить главнокомандующим не герцога Буйонского и не герцога де Ларошфуко, а маршала Тюренна.

— Ну что же, — сказала Клер, — мне кажется, что на этот раз маркиза посоветовала очень удачно. Что вы скажете, господин Ленэ?

— Скажу, что вы правы, виконтесса, и будете мудрым членом нашего совета, — отвечал Ленэ, который в эту минуту появился со связкой бумаг и держал их так же важно, как могла бы держать маркиза де Турвиль. — К несчастью, господин де Тюренн не может приехать из северной армии; по нашему плану он должен идти на Париж, когда Мазарини и королева двинутся на Бордо.

— Заметьте, виконтесса, что Ленэ вечно встречаются какие-нибудь препятствия. Зато у нас главнокомандующий не герцог Буйонский, не Ларошфуко, не Тюренн, а Ленэ! Что такое у вас, ваше превосходительство? Не прокламация ли?

— Точно так, мадам.

— Прокламация маркизы де Турвиль, не так ли?

— Совершенно верно, только с некоторыми изменениями в слоге: канцелярский слог, изволите знать…

— Хорошо, хорошо, — сказала принцесса с улыбкой, — что хлопотать о словах? Только был бы тот же смысл, вот все, что нам нужно.

— Смысл не изменен.

— А где подпишется герцог Буйонский?

— В одну строчку с герцогом де Ларошфуко.

— Но где подпишется герцог де Ларошфуко?

— Он подпишется под герцогом Энгиенским.

— Сын мой не должен подписывать такого акта! Подумайте, ведь он ребенок!

— Я обо всем подумал, ваше высочество! Когда король умирает, ему тотчас наследует дофин, хотя бы ему было не более одного дня… Почему же в семействе принцев Конде не поступать так, как делается в королевском семействе Франции?

— Но что скажет герцог Буйонский? Что скажет герцог Ларошфуко?

— Последний уже возражал против этого, но потом он уехал. А первый узнает обо всем, когда дело будет сделано, и скажет, что ему будет угодно, нам все равно!

— Так вот причина той холодности, которую герцог выказал вам, Клер?

— Пусть будет холоден, ваше высочество, — сказал Ленэ; он разогреется при первых залпах, которые направит на нас маршал де Ла Мельере. Эти господа хотят воевать, так пусть воюют!

— Будем осторожны, Ленэ, — сказала принцесса, — не стоит слишком сердить этих господ, у нас никого нет, кроме них.

— А у них ничего нет, кроме вашего имени. Пусть попробуют сражаться за себя, мы увидим, долго ли они смогут продержаться: даром ничто не дается.

В это время вошла маркиза де Турвиль; но радость на ее лице сменилась беспокойством, которое еще более усилилось от последних слов Ленэ.

Она быстро подошла и сказала:

— План, который я имела честь предложить вашему высочеству, кажется, не понравился господину Ленэ?

— Напротив, маркиза, — отвечал Ленэ, почтительно кланяясь, — и я почти сохранил все ваши слова; только одно изменено: прокламация будет подписана не герцогами Буйонским и Ларошфуко, а монсеньером герцогом Энгиенским. Эти господа поставят свои имена после его высочества.

— Вы компрометируете молодого принца, сударь!

— Это правда, но как же иначе, если мы за него сражаемся?

— Но жители Бордо любят герцога Буйонского, душой преданы герцогу де Ларошфуко и совсем не знают его высочества герцога Энгиенского.

— Вы ошибаетесь, — сказал Ленэ, вынимая, по обыкновению, бумагу из кармана, который всегда удивлял принцессу своей вместимостью, — вот письмо президента бордоского парламента; он просит меня, чтобы прокламации были подписаны юным принцем.

— Ах, что заботиться о мнении парламентов, Ленэ! — воскликнула принцесса. — Не стоило освобождаться от власти королевы и Мазарини, если надо подпасть под влияние парламента!

— Вашему высочеству угодно въехать в Бордо? — спросил Ленэ решительно.

— Разумеется.

— Ну так это их условие sine qua non[10]: они станут тратить порох только ради герцога Энгиенского.

Маркиза прикусила губы.

— Так вы заставили нас бежать из Шантийи, — проговорила принцесса, — заставили нас проехать полтораста льё, и для чего? Чтоб сносить оскорбление от жителей Бордо!

— То, что вы изволите принимать за оскорбление, ваше высочество, есть почесть. Что может быть более лестным для принцессы Конде, чем знать: принимают ее, а не других…

— Так жители Бордо не примут двух герцогов?

— Они примут только ваше высочество.

— Но что могу я сделать одна?

— Бог мой! Вы въедете в город, потом ворота останутся открытыми, и все другие въедут за вами.

— Мы не можем обойтись без герцогов.

— И я то же думаю, а через две недели и парламент будет думать то же. Бордо не принимает вашей армии, потому что боится ее, но через две недели призовет ее для своей защиты. Тогда у вас будет двойная заслуга: вы два раза исполните просьбу бордосцев, и тогда, будьте спокойны, они все, от первого до последнего, будут готовы умереть за вас.

— Так Бордо в опасности? — спросила маркиза.

— В большой опасности, — отвечал Ленэ, — вот почему необходимо занять его. Пока мы находимся вне его стен, Бордо не может отказаться открыть нам ворота, не изменив законам чести. Когда мы вступим в него, город не сможет выгнать нас, не покрыв себя позором.

— А кто же, скажите пожалуйста, угрожает городу?

— Король, королева, Мазарини… Королевские войска пополняются рекрутами, враги наши занимают позиции вокруг нас. Остров Сен-Жорж (он только в трех льё от Бордо) получил подкрепление войском, припасами, туда назначен новый комендант. Жители Бордо попробуют взять остров и, разумеется, будут разбиты, потому что им придется иметь дело с лучшими войсками короля. Когда же их основательно поколотят, как и должно быть с горожанами, которые хотят изобразить из себя солдат, они станут отчаянно звать на помощь и герцога Буйонского, и герцога де Ларошфуко. Тогда, ваше высочество, вы предложите условия парламенту, потому что оба герцога на вашей стороне.

— Но не лучше ли постараться переманить на нашу сторону этого нового коменданта, прежде чем бордосцы будут разбиты и падут духом?

— Если вы будете в Бордо, когда их разобьют, так вам нечего опасаться. Что же касается коменданта, то его никак нельзя подкупить.