— Вперед! — воскликнул Фил, обращаясь уже не к Хадсону, а к нам. Он стал проталкиваться сквозь толпу, собравшуюся на трибуне. Мы последовали за ним: Фил направлялся к финишной черте и уже сорвался на бег. — Все примутся его обнимать, — пояснил он. — Не хочу, чтобы парню испортили удовольствие.

Хадсон пересек финишную линию и остановился, упершись ладонями в колени и стараясь перевести дух. Фил широко раскинул руки, чтобы защитить его от нежелательных контактов. А когда Хадсон распрямился, Фил пожал ему руку. Я заметил, что Хадсон смотрит Филу прямо в глаза и концентрируется на том, чтобы правильно рассчитать необходимую силу пожатия.

— Великолепная работа, — объявил Фил. — На этом последнем круге ты превзошел всех.

— Каким я пришел?

— Пятым. Для тебя — идеальный результат. Первую четверку ты все равно бы не побил.

— Ты видел девочку в зеленой футболке? Высоченную?

— Она победила.

Хадсон вскинул кулак в воздух, а затем ждал у финишной черты, пока ее не пересекли все остальные. Бланш и Доув не стали последними. Хадсон со знанием дела потряс им руки, а потом появилась Алланна и обняла Бланш и Доува, тем самым дав Хадсону достаточно времени подготовиться и просто протянуть ей руку для пожатия. Хадсона обступила бóльшая толпа, нежели победительницу в индивидуальном зачете, и мы с Рози и Филом теперь стояли несколько в стороне.

— Это ее мать, да? — спросила у меня Рози.

— Совершенно верно.

— Она молодая, но… Я представляла себе какую-то роскошную богиню. Судя по тому, что ты про нее рассказывал.

— Кажется, она плачет. Видимо, от счастья, что Бланш одолела всю дистанцию.

За моей спиной незнакомый мне мужской голос произнес: — Теперь я понимаю, почему он капитан. Нам всем должно быть стыдно — мы надрываемся, болеем за команду нашего ребенка, а он заботится о девочке из команды соперников. Однажды мальчик станет премьер-министром, помяните мое слово. По крайней мере, я на это надеюсь.

— Нам бы тоже хотелось так думать. К сожалению, у него есть кое-какие проблемы. Но это урок для других ребят. Они видят, как он справляется, при всем том, что ему приходится преодолевать, и… их это, в общем, вдохновляет.

Второй голос я узнал. Он принадлежал Бронвин — директору школы.

Через два дня после кросса Хадсон принес из школы следующее послание:

— Бланш раскололась, — заключила Рози. — Хадсон это видел?

— Разумеется.

— Что сказал?

— Захотел узнать, имеет ли он теперь право посещать старшую школу без необходимости проходить проверку на аутизм.

— И…

— Бронвин полагает, что разрешение конфликта с Голубиным предательством никак не связано с вопросом о приеме его в старшие классы.

Но Кролик придерживался иного мнения.

— Жаль, что у меня как-то не было возможности поговорить с вами на кроссе, — заявил он по телефону.

— Аллигаторы, — ответил я.

Он рассмеялся:

— Они самые. Но я хотел предложить вам все-таки потолковать с Бронвин. История с голубем меня не удивила, но мне кажется — директор была готова к любому повороту. И мы получили массу позитивных откликов от родителей — насчет того, что Хадсон сделал для Бланш.

Он сделал паузу, после чего спросил:

— Хадсон знал, что это Бланш его заложила?

— Да. Но он ее простил.

— Вот с этого можно отлично зайти. Я бы на вашем месте записался к Бронвин на прием.

— Превосходный совет.

— Нам ведь не все равно, что с детьми будет. Если есть минутка, я бы вам рассказал одну историю, которую вы, скорее всего, оцените даже больше, чем я в свое время.

— У нас есть больше минутки, если история содержит интересные подробности.

— Ну да. В общем, мы играли в крикет — и, кстати, Хадсон теперь уже не самый плохой кэтчер среди ребят своего года. У меня были мальчики из обоих классов, и один сказал насчет чего-то, что ему не нравится: «Да это прям гейство какое-то». Мне очень не по душе такие выражения, так что я всех их усадил в кружок и все им изложил во всех подробностях, что это такое на самом деле — быть геем. У нас был один родственник… в общем, неважно… Но вы же знаете — они слушают весь этот секс-просвет, но толком не въезжают, что к чему. Зато к концу моей маленькой речи они все поняли. Ну и вот, есть один парень, который немного доводил Хадсона, когда тот еще учился у меня в классе. Он нарочно пристраивался позади Хадсона и вроде как играл с его волосами. И вот Хадсон возьми да и выпали: «Так вот почему Джасперу покоя не дают мои волосы. Он просто гей». Сами знаете, какие они — ребята в этом возрасте. Хохотали до упаду — и, конечно, не над Хадсоном, а над Джаспером. С педагогической точки зрения это, понятно, было не идеально, но…

Кролик внезапно умолк.

— С этим связаны какие-то проблемы? — спросил я.

— Конечно, я был не в восторге от мысли, что для них быть геем — это что-то плохое. Но, видно, они так смеялись, потому что ребята воспринимают Хадсона как своего рода… оракула, который всегда говорит правду. Только вот теперь я об этом думаю и задаю себе вопрос… Может, это было… намеренно? Как будто он… пользовался этим. Уж извините. Вы, скорее всего, понятия не имеете, о чем я толкую.

Я отлично понимал, о чем толкует Кролик.

Нам не понадобилось посещать школу. Когда я позвонил Бронвин, та дала понять, что требование о проверке на аутизм отменено.

— Мне было указано людьми, которые разбираются в этом лучше меня: то, как Хадсон поступил с Бланш, — особенно после того, что она сама сделала по отношению к нему, — не вписывается в картину аутизма. Не вписывается в эту картину и помощь представителю другой команды — при том что Хадсон так сосредоточился на получении очков. Келли очень раскаивается, что неправильно поняла ситуацию.

— Возможно, школе следует организовать для нее какое-то повышение квалификации, чтобы предотвратить дальнейшие непонимания с ее стороны. Которые могут привести к катастрофическим последствиям для учащихся. — Предположение Келли о том, что аутизм несовместим с альтруизмом и заботой о других, сработало в пользу Хадсона, однако являлось, разумеется, совершенно неверным. Ласло был одним из самых бескорыстных и щедрых людей, каких я знал.