– Как так не было похорон? А где тело?

– Пропало, – объяснил Кадиш. – Они выбрасывают тела, – и тут Кадиш – вид у него был безумный – прикусил ноготь большого пальца. – Не тела, – уточнил он. – А их, еще живых, выбрасывают из самолета в реку. Так что тела не найти. Но право на похороны у него есть?

– Не понимаю, – сказал раввин, голос его звучал бесстрастно. – Если нет тела, откуда ты знаешь, что он умер? Откуда знаешь, – он тщательно подбирал слова, – что твоя жена ошибается, а ты прав?

– Откуда я знаю? – переспросил Кадиш. Такого вопроса он не ожидал. – Мне сказал штурман, рыбак. Я говорил с человеком, который в этом участвовал, он и выбрасывает наших детей из самолетов.

– Твоего Пато выбросил из самолета рыбак?

– Вполне возможно, – сказал Кадиш. – Среди тех, кого он убил, мог быть и мой сын.

– То есть доказательств нет? – спросил раввин. Он повысил голос, но говорил по-прежнему бесстрастно: просто пытался дойти до сути.

– Так оно делается у нас, в Аргентине. – Тут Кадиш оживился, широко открыл глаза. – Все чисто, аккуратно и, самое главное, чинно и благопристойно. Вся страна отворачивается: можно подумать, люди не хотят видеть, как правительство ковыряет в зубах. Даже говорить о том, что у тебя кто-то умер, теперь неприлично. Надеюсь, вы не подумаете, что я веду себя невежливо, если говорю, что моего сына убили?

Раввин забормотал борух шем квод[48]. Это не была вторая браха[49] – так полагалось отменить ошибочное благословение. Раввину не следует читать молитву на смерть ребенка, если не исключено, что тот жив.

К какому еще выводу мог прийти раввин, слушая этот бред, говоря с этим сумасшедшим, сыном шлюхи – от него всегда одни неприятности, он на них обречен с рождения, и вот он стоит перед ним, грязный, вонючий, со всем своим безобразием напоказ, как царица Астинь?[50]

Кому верить – Кадишу или его несчастной жене? Ответ напрашивался сам собой.

– Она его ждет? – спросил раввин. – Лилиан считает, что ты ошибаешься?

– Не ждет. Она ищет, все ищет его. Это было бы замечательно, – сказал Кадиш, – будь Пато жив. Если бы было кого искать.

– Ты не можешь понять ее? – спросил раввин. – Понять: она поступает как мать и это хорошо?

– Она права в одном – она хочет увидеть тело. Но тело не найти, и в этом она не права.

– А что, – сказал раввин, – если не прав ты, раз не хочешь ждать?

– Я? Я такой, как всегда. Не правый, не виноватый, я просто недоделанный, – сказал Кадиш. – Я вечно попадаю впросак. Но сейчас особый случай: я отец мертвого сына, но его нет, и я не могу его оплакать. Так не положено, так несправедливо.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил раввин. – Достать его из рукава я не могу.

– Я не дурак и не прошу о чуде. Мне нужен только совет. Как приготовить место упокоения для сына, если нет тела? Вы скажете, не выходи из дома первую неделю траура, а я отвечу: без могилы этот траур будет длиться вечно.

– Забудь о трауре, – велел раввин. – Возвращайся к жене. Она женщина здравая, Познань. Похоже, она поступает правильно.

Кадиш едва сдержал крик.

– Почему вы всегда против меня, рабби? Я пришел сюда один, рассказал, как обстоит дело. Рассказал все как есть, а вы говорите мне, что она права, будто иначе и быть не может.

– Возможно, ты говоришь мне одно, а в мыслях у тебя другое.

– Мне нужна могила, – сказал Кадиш. – И похороны.

– Ты намерен на этом настаивать? Мертвым не давал покоя, теперь взялся за живых. Когда ты уже повзрослеешь, Познань? Ты сам только что сказал: без сына похорон быть не может. Будь благодарен. Будь благодарен: если нет тела, значит, есть надежда.

– Раз я пришел к вам, – заметил Кадиш, – значит, уже повзрослел.

– Повзрослел или спятил? Скажу честно, мне грустно на тебя смотреть.

– Разве это не доказательство? Разве человек, на которого обрушилась такая беда, может выглядеть иначе? Смилостивитесь, рабби. Я не прошу, чтобы вы со мной согласились, – просто скажите, как провести похороны без сына?

Раввин поднял руку, сдвинул черную ермолку на лоб. Но ответа, который мог бы примирить мужа с женой, не нашел и опустил руку. Так и не водрузив ермолку на место, раввин смерил Кадиша взглядом, и во взгляде его сквозило презрение.

– Ты не можешь выкопать могилу, – сказал раввин, – если тебе нечего туда положить. И дело не только в еврейском законе, а в элементарной логике. В могиле должно что-то лежать, иначе это не могила, а просто яма.

– Подумайте, рабби. Должен же быть выход.

– Тебе понадобится… – начал раввин и осекся. Он ведь, упаси Боже, не имеет в виду конкретно Пато, вполне возможно, что парень жив. – Чтобы провести похороны, – сказал раввин, – чтобы вырыть могилу, нужно в нее что-то положить. Необязательно все тело. Достаточно пальца.

Кадиш поднял бровь, подался вперед, словно надеялся, что так лучше уловит смысл. Он посмотрел туда-сюда и закрыл глаза. Раввин забеспокоился, уж не приступ ли это, и прижал руку к сердцу. Потом позвал Кадиша, да так громко и испуганно, что на крик прибежала внучка.

Увидев, что дедушка стоит рядом с Кадишем и нежно гладит его по голове, она изумилась.

– Ш-ш-ш, – шептал раввин.

Но Кадиш его не слушал. Он напряженно думал. И вспомнил, что у него было кое-что от Пато – кончик пальца, но он его не сберег! И сейчас казалось, вот он этот кончик, вот он торчит из песка. Единственный раз в жизни Господь оказался к нему милостив, а Кадиш – слепой! – этого не узрел. Сохрани Кадиш кончик пальца сына, это было бы чудо, и у Пато была бы могила. Опять он все сделал не так.

Раввин, продолжая что-то нашептывать, мимоходом глянул на внучку и сказал:

– Все будет хорошо. – Девушка пошла к двери, но глаз с них не спускала, и раввин обратился к Кадишу: – А ты иди домой.

– Не могу. – Кадиш потряс головой, будто отмахиваясь от раввина.

Даже захоти Кадиш пойти домой, подумал раввин, кому он такой нужен? Никому, даже Лилиан.

– Когда ты последний раз ел? – спросил раввин.

– Сигареты, – сказал в ответ Кадиш. Раввин повернул голову, встретился взглядом с замешкавшейся внучкой.

– Сходи за сигаретами, – распорядился он.

Девушка непонимающе посмотрела на деда.

– «Жокей», – пояснил Кадиш. – Есть в любом киоске. Везде продается.