— Ах ты.., да как ты смеешь…

— Я смею? Тебе бы голову давно надо оторвать. К неймужик является среди ночи, а она даже имени не спросит и сразу в постель.

— Что? Я же пыталась узнать, я задавала наводящиевопросы. А ты нарочно молчал.

— Разумеется. Так кого ты ждала, дорогая? Или это непринципиально?

— Все, хватит. Я не желаю больше обсуждать это.

Только попробуй подойти хоть на шаг, и я тебя опятьчем-нибудь огрею.

Он попробовал, под рукой у меня не оказалось ничегоподходящего, и в отместку я заорала так, что он вынужден был отскочить, заткнувуши.

— Убирайся, — ткнув пальцем в стену, заявила я.

— Еще чего, — ответил он излишне громко, слегкапотряхивая головой, как после контузии.

— Тогда я уйду.

Я в самом деле попыталась, то есть направилась к двери. Онсхватил меня и поволок в комнату. Я верещала, кусалась, пока он в сердцах незамахнулся. Я тут же притихла, втянула голову в плечи и зажмурилась.

— Убил бы тебя, — заявил он с чувством, но рукуопустил, а я приободрилась до такой степени, что довольно громко произнесла:

— Животное.

— Ах вот как, очень хорошо. А ты кто?

— Я — беззащитная женщина.

— Это ты беззащитная? Да ты.., говорить не хочется.Знаешь, как называют баб, которые крутят любовь с тремя мужиками? Или я кого-тонедосчитался?

— Никакую любовь я ни с кем не кручу. Что тывыдумываешь? И вообще, почему ты тогда не спал как нормальные люди, ведь я всетаблетки в коньяк высыпала.

— Замечательно. Она еще и отравительница.

Тоже мне, Мария Медичи.

— Я боялась. Это была вынужденная мера, я простохотела, чтобы вы спали и я…

— У меня в тот вечер мелькнула похожая мысль, и я нестал пить коньяк, я его просто вылил.

— Какая гнусность.

— Твоя или моя?

В таком духе мы увлеченно общались часа два, с энтузиазмомперечисляя друг другу всевозможные грехи. У меня, в плане перечисления,получалось лучше. Возможно, у Марата еще не было достаточного опыта, а я-то почасти скандалов известная мастерица, особенно когда чувствую себя виноватой.

Поняв, что на одно его слово у меня найдется пятнадцать,Марат, как все мужчины, привел последний аргумент, заявив, что, если я незамолчу, он выбросит меня в окно. Можете представить, какое это произвело наменя впечатление. И я, проявив фантазию, виртуозное владение русскойразговорной речью, объяснила ему, кто он такой и чего заслуживает. Он пошелпятнами, но повел себя вовсе не так, как я ожидала. Сцепил зубы, посверлил менявзглядом и заявил:

— Ну ладно. Можешь мне поверить, ты здорово пожалеешь…— И отправился на кухню, так грохнув дверью, что дом содрогнулся, а япочувствовала досаду — прежде всего потому, что не успела достойно ответить.

Требовалось с кем-то обсудить ситуацию, и я, вспомнив просвой мобильный, решила позвонить Лерке и пожаловаться на судьбу, затем на умпришли слова, сказанные Сашуней — «позвони Димке», — и я позвонила ему.

— Анечка, ты где? — ласково спросил он, и японяла, что Димка единственный мужчина, на которого я могу положиться, изаревела. Он расстроился, а я путано начала объяснять, что со мной произошло.

К моему удивлению, о похищении он ничего не знал, былпотрясен, а я удивлена, раз своими глазами видела белобрысого, а он у Димки вподчинении.

— Ты кому звонишь? — услышала я грозный рык, и вследующее мгновение Марат вырвал у меня из рук телефон, толкнув меня в кресло.Этого я стерпеть никак не могла, стянула с ноги туфлю и запустила в него. Ябыла уверена, что промажу, и он тоже, стоял и скалил зубы, и то, что туфляугодила ему прямо в лоб, явилось для нас обоих полной неожиданностью. —Убью, — сказал он, вытаращив глаза, а я бросилась в туалет, заперлась ипросидела там без света в тоске и отчаянии часа два, выслушивая, какие карыменя постигнут в ближайшее время.

Впрочем, угрозы длились минут пять, после чего все стихло истало скучно от безделья, я пару раз крикнула «свинья и мерзавец», но он неотозвался. Я усмотрела в этом хитрость и выходить из туалета поостереглась.

Время шло медленно и однообразно, пока не зазвонил телефон.

— Да, — услышала я голос Марата. — Отлично.

Сейчас будем. — Далее последовал стук в дверьтуалета. — Эй, — позвал он без всякого намека на любезность, —поедешь со мной или будешь дожидаться здесь своего тридцатилетия?

— Что ты хочешь этим сказать? — возмутилась я,распахивая дверь. Он очень нелюбезно сгреб меня за шиворот.

— Прокатимся, ангелочек. Уверен, это пойдет тебе напользу.

— Я не могу идти в одной туфле, — объяснила я.

Лучше бы мне про нее молчать — хоть Марат и пыталсянесколько изменить прическу, зачесав волосы на лоб, синяк все равно был отличновиден. Он поднял с пола туфлю, скрипя зубами, и сунул ее мне. Я на ходу обуласьи, видя такое лютое недовольство, дважды хваталась за его локоть, когда мыспускались по лестнице, но он не смягчился, по-прежнему сверкая глазами,поэтому спросить, куда мы едем, я так и не рискнула.

Нас ждал «Мерседес» с незнакомым молодым человеком за рулем.

— Поехали, — буркнул Марат, устраиваясь на заднемсиденье рядом со мной. К тому моменту уже начало темнеть. Я смотрела в окно иежилась от холода, но заботливого вопроса: «Ты не озябла?» — так и недождалась. Этот мерзавец попросту не обращал внимания на мое бедственноеположение.

— Куда мы едем? — робко спросила я.

— К твоему дружку, — ехидно ответил он, но чтоимел в виду, осталось тайной.

Вскоре стало ясно — мы направляемся в район порта. Порт, вобщем-то, сильно сказано, то есть он когда-то был, но сейчас на берегу осталисьлишь полуразрушенные сооружения из кирпича, мол, заржавевший кран и речнойвокзал чуть ниже по течению. В душу закралось сомнение о необходимости моегоприсутствия здесь.

Я покосилась на Марата. Выглядел он так, точно собиралсясражаться со всем миром. И никаких добрых чувств ко мне.

— Зачем мы сюда приехали? — испугалась я.

— Сейчас увидишь. Значит, так. Говорю в первый ипоследний раз: держишься рядом, рта не раскрываешь. Попробуешь удрать илиподать голос, когда не просят, и можешь считать себя русалкой, будешь жить насамом дне. Я все понятно объяснил?