В тот день в июле 1994‑го Бычегор приехал на Шпальный с Саней Завражным и обычной охраной — с Четырёхиным по прозвищу Чёрт, с Анзором Зибаровым, Вованом Расковаловым, Яном Сучилиным, Дудоней и Минёром. Они поднимались на второй этаж к офису по лестнице, которую на рынке называли правой. Первым шёл Сучилин — он и зевнул автоматчика.

Очередь «Дольфа» сшибла Быченко и уронила на Завражного, который двигался сзади. Но никто не подумал, что это — покушение; всем показалось, что Егор просто оступился под кайфом. Чёрт открыл рот, чтобы пошутить, и вторая очередь полоснула его от левого плеча до печени. Четырёхин ещё не понял, что он мёртв, а Зибаров уже с двух рук бил по киллерам одиночными из чеченского пистолета «борз». Говорили, что в Афгане Анзорчик служил в мусульманском батальоне и мясничил не хуже пешаварских басмачей.

Вокруг боя мгновенно раскрутилась спираль паники. Люди побежали кто куда, не понимая, что стряслось и где опасно. Повалились палатки, что‑то посыпалось и разлетелось, покатились, бренча, баллончики дезодорантов. Киллер с Лундгреном на майке из‑под огня «борза» отскочил в сторону, в толпу, а второй киллер, который застрелил Чёрта, вдруг встал столбом прямо напротив противника, опустил руки и рухнул набок. Анзор его убил.

Завражный и Дудоня потащили Егора вниз по лестнице; Егор выгибался и хрипел — пули попали ему в лёгкое. Анзор, Минёр и Расковалов залегли на дощатых ступенях, как на откосе траншеи, готовые стрелять хоть по людям. Сучилин укрылся в офисе Лены Быченко и выглядывал из двери. Киллер‑«Дольф» дал ещё одну очередь, полыхнувшую цепочкой огней по бетонному полу, и бросился вглубь терминала — добить Быченко он уже не мог.

— К левой лестнице уходит! — крикнул, сообразив, Сучилин.

Он метнулся вслед за «Дольфом», хотя убийство киллера уже ничего не решало. Проворонив нападение, Сучилин ещё надеялся оправдаться головой нападавшего. «Дольф» обернулся и, не примериваясь, хлестнул очередью.

Ему надо было на пару секунд вырваться из поля зрения противника, и тогда он затерялся бы в толпе. Он бросил автомат и рванулся через суматоху, раскидывая встречных и роняя хлипкие витрины. В хаосе паники, будто в барабане стиральной машины, мелькали цветные тряпки — махали рукавами и штанинами; в разные стороны вылетали то кроссовки, то панамы; сыпались и кувыркались коробки; в мусоре на полу скакал какой‑то стеклянный горох.

Люди, что разбегались по терминалу, не спасали свой товар, как было в далёком октябре 1991 года, когда Серёга привёз «афганцев» воспитывать торгашей Шпального. Сейчас люди спасали себя — падали на пол, пытались убраться куда‑нибудь на край зала, к стене. Да, Лихолетов приказывал бить торгашей — но он всё‑таки видел, кого били. А сейчас людей в расчёт не брали ни киллеры «динамовцев», ни бойцы «Коминтерна». Люди уже как бы не существовали: драка группировок разгорелась не из‑за них.

Герман и его компания замерли возле прилавка Танцорки. Они поняли, что «Дольф» прорывается к ним — ну, не к ним, а к левой лестнице, но мимо них. Киллер тоже заметил Германа и парней (они не суетились) и тотчас безошибочно опознал в них «афганцев», врагов. У «Дольфа» ещё оставалась граната, чтобы расчистить себе путь. Он выдернул её из кармана просторных штанов, на ходу взвёл и катнул по направлению к палатке Танцоровой.

Птуха, Лещёв и Мопед пластом упали на пол. Стальной зелёный орех катился по мусору и тряпкам к башмакам растерянного Владика Танцорова. Герман прыгнул на Владика и приплюснул к широкому бетонному столбу с номером «72». По другую сторону столба бабахнул взрыв. Воздух взбурлил ударной волной, ближайшие палатки полегли друг на друга, точно домино. Владик истерично заколотился, не поняв, что Герман спас его от гранаты.

Взрывная волна толкнула Яна Сучилина — Сучилин бежал за киллером, подобрав его автомат. «Дольф» опять оглянулся: взрыв гранаты освободил пространство от людей, и «афганец»‑преследователь мог чисто срубить его очередью в спину. На рывок до лестницы «Дольфу» не хватало пяти секунд.

Киллер юркнул между палаток и наткнулся на девчонок‑продавщиц, которые, обнявшись, прятались за коробками, словно лисята от волкодава. И Сучилин, готовый нажать на спусковой крючок автомата, внезапно увидел, что киллер появился перед ним уже с двумя заложницами в руках, с живым щитом: «Дольф» за шкирку держал перед собой близняшек Дашку и Жанку.

Наверное, они впервые реагировали по‑разному. Дашка молча цеплялась за руку киллера и извивалась, а Жанка закрывала лицо ладонями и визжала:

— Мама! Мама! Мама! Мама!

«Дольф» пятился к лестнице, волоча близняшек. Оружия у него не было. Сучилин, мелко семеня, наступал с автоматом наперевес и не мог отвести взгляда от загорелых девичьих животиков, оголённых под легкими топиками.

Четыре секунды. Три. Ещё одна — и тогда киллер, отшвырнув заложниц, спрыгнет в проём лестницы и уйдёт, растворится в народе на первом этаже.

Сучилин нажал на спуск и, трясясь, отработал рожок до опустошения. Киллер в майке с Дольфом Лундгреном и две рыжие сестрёнки‑близняшки в джинсовых пиджачках заплясали, как припадочные, пока в воздухе вертелись гильзы автомата, а потом обвалились на пол кучей друг на друга.

…В тот день Герман вернулся домой поздно — он шёл от Шпального рынка «на Сцепу» пешком, чтобы остыть. Напиваться он и не думал, шагал просто так, размышлял обо всём, но особенно — о Лихолетове. Марина уже знала про бойню в терминале. Она сидела в кухне с Ленкой Петуховой и водкой поминала близняшек Дашку и Жанку — всё‑таки работали вместе.

Герман разувался в прихожей, впотьмах искал ногами тапочки.

— Ни в каком бизнесе, Марина, я тебе помогать не буду, — сказал он.

— Дристун, — холодно ответила Марина.

* * *

Фирма Каиржана Гайдаржи называлась «Факел». Не очень оригинально, но Гайдаржи и не стремился к оригинальности. Он жил как все: все делали бабки — и он тоже. А сделать больше прочих ему удавалось лишь потому, что он был миролюбивым, хотя, говорят, калмыки по характеру воинственные.

Каиржану не нравилось что‑то доказывать — он не ценил лихолетовских понтов; ему не нравилось нагибать людей — он не ценил быченковской агрессии; ему проще было договориться, зайти с тыла, решить с другими. По мере сил он избегал и акций устрашения, и побоищ. Он легко находил общий язык; если случались конфликты, он уклонялся и просто терпел, пока всё закончится; втайне он даже гордился теми недостатками, в которых его, бывало, обвиняли, — гордился, что он такой корыстный и коварный.

Фирма «Факел» вросла в «Электротягу», комбинат силовых агрегатов. По существу, фирма продавала всё, что можно было урвать на комбинате. Агенты и приятели Гайдаржи, разные замначальники цехов или снабженцы заводоуправления, выводили по документам, покупая по дешёвке, приборы, двигатели, трансформаторы и ТЭНы — всё то, что ещё выпускал умирающий комбинат, или просто крали со складов запчасти, кабель, кислоту, цветмет, оборудование. Таким бизнесом — обдиранием упавших гигантов индустрии — занимались многие деятели, не один Гайдаржи. Работники «Факела» сидели на телефонах, обложившись газетами с объявлениями, и обзванивали всех, до кого дотягивались, в Батуеве и других городах страны, а наспех обученные брокеры бегали на товарную биржу «Коминтерна», куда у фирмы Каиржана был бесплатный доступ, потому что Каиржан числился членом Штаба.