— Ну ты и жонглёр, Каиржан, — недобро восхитился Кирьян Лоцманов.

— И что этот майор может? — скептически спросил Завражный. — Мэрия не утвердит «Коминтерну» льготы, пока не решили с домами «на Сцепе».

— Мэрию майор утопчет. Прижмёт «ликёрку» и хачей с бодягой. Сведёт с поставщиками. А у нас — биржа и сети. Это честный навар, мужики, потому что нам должны, и пусть сюда положат! — Каиржан постучал пальцем в стол.

— Замануха ещё та, — пробормотал Гопа. — А при чём здесь ты, Каиржан?

— Тот человек у майора, который в мэрии, хочет работать только со мной. Не я так определил. Это Егорыч выставил «афганцев» как бандосов.

— Расклад ясен, — подытожил Билл Нескоров. — Давайте прокукуем, парни. Лично я не боюсь калмыка выбирать. Если он нас наебал — мы скинем его, как Егора, и всё, дело‑то недолгое. А попробовать охота. Нам должны.

Парни задумались. Каиржан считался мутным типом, но сейчас почему‑то выглядел ясным и понятным. Сам же он смотрел на парней с надеждой и замиранием. Его подмывало рассмеяться и спросить: ловко я вас всех сделал?

С перевесом в один голос Каиржана Гайдаржи избрали командиром «Коминтерна».

Егор Быченко вышел из больницы на первый снег — в ноябре 1994 года. Сухая и жёсткая позёмка заметала тёмные, закоченевшие улицы Батуева. Егора привезли домой на «мерсе» в сопровождении кортежа — такой уважительностью «Коминтерн» подчёркивал, что у «афганцев» нет претензий к Быченко. А Егор ничем не проявил своего отношения к отставке, демонстрируя, что «у нас всё по‑мужски: парни попросили меня командовать — я командовал, дали отбой — я отбился, всё без нервов».

Ничего иного Егору не оставалось: все, кто его поддерживал в Штабе, получили от Гайдаржи хорошие бизнесы на бухле. Благодаря Щебетовскому мэрия за месяц утвердила постановление о льготах на спиртное и табак для «Коминтерна», и «афганцы» начали раскручивать тему. Бабки на льготном алкоголе вертелись шустро, и бизнес вовлекал в себя так же властно, как и война. Парни из Штаба — Лодягин, Гопа, Святенко, Билл Нескоров, Чеконь, Завражный, все другие — поняли, куда тянул их Гайдаржи.

Егор оказался в отчуждении. Парни были охвачены новыми заботами, непонятными Егору. Гайдаржи побаивался Быченко и не предлагал вступить в дело, а Егор считал западло просить об этом первым. Парни должны были сами прийти и позвать Егора, то есть извиниться, потому что они оскорбили его отставкой — усомнились в его умении командовать. А ведь он командовал разведвзводом и получил орден Красного Знамени: в 1982‑м брал в Панджшере вершины, на которых в ячейках, обложенных каменными валами, сидели моджахеды с британскими ручными пулемётами «Брэн».

В своей роскошной квартире Егор лежал на роскошном итальянском диване, курил анашу, пил водку и бесконечно смотрел по видаку кассеты с шоу рестлеров, тупо гадая, постановочные или настоящие эти чудовищные поединки полуголых длинноволосых монстров. На большом экране дорогого телевизора американские гладиаторы швыряли друг друга на помост, ломали рёбра и падали коленями на спины поверженных. Чем дольше продолжалась изоляция, тем больше Егор убеждался, что его не оскорбили, а предали.

Напрасно Лихолетов говорил про «афганское братство». Парни кинули своего командира, пока он был в госпитале, променяли на льготное бухло. Егор легко убедил себя, что он, конечно, сам ушёл бы в отставку, если бы его попросили, но ведь не попросили же!.. По‑шакальи перетасовали втёмную. Сдвинули его с места, как бачок с помоями. Короче, нет никакого братства.

Этот калмык, торгаш хитрожопый, убрал Егора с командования, загрёб себе ресурс и подсадил парней на бабки… Небось он уверен, что «афганцы» друг за друга, поэтому «афганец» «афганца» не закажет… Ну ага… В мутном сознании Егора с трудом двигались тяжеловесные, грубо вытесанные мысли.

Лена, жена Егора, по‑прежнему работала директором Шпального рынка — Гайдаржи демонстративно не покушался на активы Быченко. Но Егора не устраивало, что сам он утратил положение, а Ленка — нет. Это выглядело так, будто он — плохой командир, а Ленка — хороший, и по этой причине Штаб не тронул её. И вообще: Ленка тоже должна была пострадать вместе с мужем.

Однажды утром пьяный с ночи Егор впёрся в спальню Лены с сигаретой в зубах. Лена сидела перед зеркалом и накрашивалась для работы.

— Как там тебе под калмыком? — угрюмо спросил Егор.

— Нормально, — холодно ответила Лена, не отрывая взгляда от зеркала; она растирала по скулам тональный крем. — Гайдаржи в мои дела не лезет.

Лене с её склочным характером очень нравилось быть директрисой рынка — устрашать людей, контролировать, проверять и придираться.

— Тебе надо уволиться, — без выражения сказал Егор.

Лицо у Лены поплыло, пальцы с кремом словно смазывали его вниз.

— А если я не хочу?

Егор не знал, что ответить. В старой тельняшке, неуместной в будуаре жены, огромный и во хмелю неуклюжий, он стоял у Лены за спиной, смотрел в глаза отражению Лены, и пепел с его сигареты сыпался на дорогой палас. Егор понимал, что Ленка не пожелает уходить с работы, но что делать, если она не подчинится даже прямому его приказу?

— Застрелишь меня, что ли? — зло и жёстко спросила Ленка.

— Живи, — мёртво сказал Егор и загасил окурок в её баночке с кремом.

Ленка тоже предала его, как парни из Штаба. Все предали. Вокруг одни враги. Значит, везде война. Егору было чудовищно одиноко. Раньше он уже испытывал такое одиночество — в разведке под Гиндукушем. И ещё это было одиночество последнего боя: десантура не сдаётся, и война продолжается.

Выбираться из запоя Егор укатил в «Крушинники» — к бане и настойкам Иван Данилыча Чубалова, на конные прогулки по зимнему лесу. Обтирание снегом, домашний ядрёный квас и хвойные веники поставили Егора на ноги. Через три дня он вернулся в Батуев. Запарковав «паджерик» на заметённой стоянке во дворе своего дома, Егор столкнулся с Гайдаржи — Каиржан жил в одном подъезде с Егором и парковался на той же площадке.

— Здорово, Егорыч, — Каиржан внимательно вглядывался в Быченко.

Каиржан был незлобивым и лёгким человеком. Мрачное и угрожающее недовольство Быченко действовало ему на нервы.

— Здорово, — ответил Егор и, как‑то даже отворачиваясь, протянул руку.

Каиржан торопливо стащил тонкую кожаную перчатку, будто готовился коснуться драгоценности, и пожал лапищу Бычегора.

— Работать будем? — воодушевлённо спросил Каиржан.

Он стоял возле своего запорошенного метелью чёрного «мерседеса» и радостно улыбался. Высокий, красивый, в коротком пальто и без шапки.

— Попробуем, — уклончиво пробурчал Егор.

Лицемерие его не смущало. На войне как на войне.

Гайдаржи уже подготовил «отжим» у Бобона ликёро‑водочного завода: юристы «Коминтерна» и чиновники Щебетовского оформили необходимые документы, а суды приняли нужные решения. Оставалось только занять саму «ликёрку». Для такой операции Егор был бы лучшим командиром.