— Это на тебя похоже, — прозвучал голос у меня за спиной, а после крепкая ладонь опустилась мне на плечо. — Но вообще заканчивал бы ты со своими невидимыми спутниками беседовать на глазах у всех. Человек, который сам с собой общается, всегда смотрится странно. Ладно, мы в курсе. А остальные?

— Остальным на меня начхать, — я дернул плечом, сбрасывая с него чужую руку. — Москва — город равнодушный, тут никому ни до кого дела особо нет, особенно когда речь идет о таких местах. На окраинах еще встречаются сочувствие и душевность, а в центре их давно выжгли каленым железом. Хочет человек с ума сходить — пусть его. Главное, чтобы на окружающих бросаться не начал.

— Тут ты прав, — вздохнул Нифонтов. — Пока жареный петух в задницу не клюнет, никто даже не дернется в чужую сторону.

— Петух, — хмыкнула Мезенцева, ехидно глянув на меня, после крутанулась на месте и застыла в той позе, которую я принимал на приснопамятном показе.

— Жень, сейчас поругаемся, — помрачнел я, поняв, куда она гнет.

— В самом деле, — согласился со мной ее напарник. — Реально перебор.

— Каждый думает в меру своей испорченности, — отвела глаза в сторону девушка. — Я ничего такого в виду не имела.

— Не обращай внимания, — посоветовал мне Николай. — Мы просто с пяти утра на ногах и не жрамши. Когда она голодная, то такую дичь несет, что даже у Ровнина уши, бывает, вянут. А он в этой жизни все, что можно и нельзя, повидал, потому обладает невероятными запасами терпения.

— Сюда вас чего занесло? — поинтересовался я. — Кого ловите? Ну, если не секрет.

— Не секрет, — улыбнулся Нифонтов. — Труп интересный образовался на цокольном этаже, из числа тех, которые по нашей линии проходят. Вот нас знакомые опера и дернули на предмет посмотреть.

— Они всегда так поступают, — добавила Мезенцева, в ее голосе сквозила нескрываемая неприязнь к сотрудникам местного ОВД. — Им лишь бы спихнуть свою работу на кого-то еще.

— Ты давай на людей не наговаривай, — велел ей Николай. — Просто так они нас ни разу не вызывали, не припоминаю такого. В прошлый раз тут эе ошивался, мы с Пал Палычем его ловили.

— Кого ловили? — в один голос спросили мы с Жанной.

— Эе, — повторил оперативник. — Как тебе объяснить… Ну, это такой восточный домовой. Вернее, дух, имеющий приблизительно ту же самую природу, но с учетом азиатской специфики. Тут, понимаешь, забавно вышло — открылась восточная закусочная, для пущего колорита ее декорировали натуральными предметами, привезенными из азиатской глубинки — то ли узбекской, то ли еще какой. Сельхозинвентарь, ковры, тюбетейки, колеса от арбы и так далее. И даже части дома. Настоящего дома. В результате за компанию сюда и эе притащили. А куда ему деваться? Он обязан следовать туда, где находится большая часть вверенного ему имущества.

— Ясно, — кивнул я. — А после начал чудить.

— Еще как, — подтвердил Нифонтов. — Народ-то у нас простой. То один колесо, висящее на стене, крутанет, то другой тюбетейку примерит, а третий вообще начнет еду критиковать. А эе это не нравится, он ведь харчевню эту своим домом считать начал. Обидеть угощение — все равно что оскорбить хозяев, которым он служит, такое не прощается. Чудо, что он никого не убил до того, как мы его схомутали.

— Ну и чего вы с ним в результате сделали? — спросил я. — Депортировали?

— Можно сказать и так, — уклончиво ответил оперативник. — Главное, что теперь люди заказывают там лагман и басму спокойно, никто им не мешает.

— Коль, поехали в отдел, — проныла Женька. — Я кушать очень хочу!

— Так, а… — я ткнул пальцем в сторону двух десятков кафе и ресторанов, что привольно раскинулись на этом этаже.

— Это ты богатенький ведьмак, — моментально вызверилась на меня Мезенцева. — А мы бедные госслужащие, у которых до зарплаты еще неделя осталась. Не на что нам в местные едальни ходить. И в магазины тоже!

— На самом деле она сгущает краски, — внезапно немного покраснев, сказал Николай. — Хотя цены в магазинах тут безбашенные. Всякое видал, но обычный зонт за двадцать тысяч — это, конечно, сильно. Или авторучка за пятьдесят.

— Да тут вообще магазинов больше, чем покупателей, — заметила Женька, которая оперлась на перила и смотрела вниз.

— Таких, как ты, — точно, — недобро улыбнувшись, произнесла Жанна.

— Но вообще в нашей встрече лично я вижу некий перст судьбы. — Нифонтов снова хлопнул меня по плечу. Его сегодня прямо как пробило на подобные жесты. Может, он книг по нейролингвистическому программированию начитался? Там как раз про подобные вещи пишут. — Мы идем после осмотра трупа, как раз тебя вспоминаем, тут хоп — вот он ты.

— Если что — понятия не имею, о каком именно трупе идет речь, — моментально среагировал на его слова я. — Никого не трогал ни тут, ни в каком другом месте. Ты знаешь, что я не по этой части. Все, что уже мертво, — это ко мне. А живых я не трогаю. По крайней мере, до той поры, пока они не пытаются с меня скальп снять.

— Да успокойся ты, — выставил перед собой ладони Нифонтов. — Тебя никто ни в чем не обвиняет.

— Пока не обвиняет, — ехидно добавила Евгения.

— Вот пустомеля, — Николай закатил глаза под лоб. — И потом тоже не будет. По крайней мере, относительно нынешнего покойничка точно. Но что примечательно, к тебе он все же отношение имеет. Причем, думается мне, самое непосредственное.

— Вы знаете, за что вас не любят те, кто живет в сумерках? — обратился я к сотрудникам отдела. — Не за то, что вы частенько толкуете законы так, как выгодно непосредственно вам. И не за то, что иногда переходите всяческие границы, запрещая при этом делать что-то подобное всем остальным. Вас не любят за то, что вы слова в простоте не скажете. Коль, ты можешь внятно объяснить, что к чему, а?

— Фамилия человека, которого нашли на складе мертвым, Чхирхава, — негромко произнес Нифонтов. — Зураб Чхирхава, двадцати