Щелкнув каблуками, шарфюрер скрылся в коридоре.

– А вы кто такой? – Хут подошел вплотную к Дэнни Барга.

– Я американский гражданин.

– Сядьте, американский гражданин.

Хут с силой нажал ему на плечо, и Дэнни – от неожиданности и, видимо, от боли в подвернутой лодыжке – рухнул в кресло.

Прошествовав к камину, Хут обратился ко всему собранию:

– Я вам не верю. Ни одному из вас. По глазам вижу, что-то скрываете.

– Да как вы смеете врываться сюда и… – начал полковник Мэйхью.

Но Хут оборвал его:

– Молчать. Вы все арестованы. И не вздумайте со мной спорить, полковник.

Он посмотрел на маятник часов на стене. Все застыли без движения, ветер снаружи стих, и громкое тиканье было единственным звуком, нарушающим тишину. Дуглас быстро шагнул к комоду, раскрыл ящик и выхватил «кольт» сорок пятого калибра, который убрал туда Гарен.

– Нет, штандартенфюрер, – произнес он, наставляя на Хута пистолет.

Хут улыбнулся ему так, словно Дуглас только что самым непростительным образом оскандалился.

– Не глупите, Арчер. Со мной целая пехотная рота.

– Передайте глушитель, мистер Гарен, – попросил Дуглас, взял глушитель и прикрутил к пистолету.

– Уберите оружие, и мы забудем об этом инциденте, – предложил Хут.

– Не делайте резких движений, – посоветовал Дуглас, – не то пристрелю.

– Духу не хватит, – парировал Хут, однако от резких движений и правда воздержался.

– Заберите у штандартенфюрера оружие, полковник, – приказал Дуглас. – Только не подходите вплотную.

– Вы уверены в своих действиях, старина? – спросил Мэйхью.

– Как никогда, – ответил Дуглас, хотя кровь оглушительно стучала у него в висках и все внутренности узлом скрутило от страха.

Сомневаться было поздно. Мэйхью уже расстегнул на Хуте кобуру и вытаскивал пистолет.

– Больно смотреть, как вы сами подписываете себе смертный приговор, – сказал Хут.

– Сколько машин? – спросил Дуглас слугу, не сводя глаз с Хута.

– Пять грузовиков и мотоцикл с коляской.

Дуглас кивнул. Похоже на правду.

– Возьмите телефон и позвоните на первый этаж, – велел он. – Отдайте своему шарфюреру распоряжение собрать людей по машинам и готовиться выезжать.

– Что будет со мной?

– Делате, как вам говорят. – Дуглас протянул ему трубку.

– Не надо, – вмешался вдруг Мэйхью.

Дуглас замер с телефонным аппаратом в одной руке и «кольтом» в другой.

– Полагаю, мы с штандартенфюрером можем прийти к соглашению, – проговорил Мэйхью. – Штандартенфюрер, вы не возражаете, если мы с вами перемолвимся парой слов без свидетелей?

– Как я могу отказаться?

Мэйхью посмотрел на Дугласа. Тот кивнул.

Вдвоем они удалились и отсутствовали около получаса. Вернувшись, Хут обвел всех взглядом и произнес:

– Хорошо. Полковник Мэйхью дал объяснение происходящему. Пока я не стану предпринимать никаких мер. – Он взял со стола свой пистолет и убрал в кобуру. – Но предупреждаю… – Он посмотрел в глаза Мэйхью. – Предупреждаю, что я намерен получить с вас обещанное.

Уже взявшись за ручку двери, он добавил:

– Полковник убедил меня, что в этом доме никто не имеет отношения к найденному нами парашюту. Пожалуйста, распространите эту информацию в своих кругах: ни один самолет в любую погоду не пройдет мимо люфтваффе, потому что наше радиолокацонное оборудование работает днем и ночью.

Когда все пять грузовиков и мотоцикл с коляской скрылись в конце липовой аллеи, Мэйхью произнес:

– Про ситуацию с «кольтом» он обещал забыть. Я ему верю, Арчер.

– А вы что ему пообещали? – спросил Дуглас.

– Все, включая жареную луну, – уклончиво ответил Мэйхью. – Что угодно в обмен на время. Теперь мы должны вырвать короля из лап немцев. – Он посмотрел на Дэнни Барга. – А также продемонстрировать нашему американскому другу, что президент, располагающий атомной бомбой, может переизбраться на следующий срок, даже если даст убежище британскому монарху.

В мюзик-холле на Эджвер-роуд было тепло, шумно и густо накурено. Публика битком набилась в зал, желая посмотреть на дуэт Флэнагана и Аллена и послушать пение Веры Линн.

К лету сорок первого ее песни стали отражением грусти, поселившейся в сердцах жителей оккупированной Британии. «Мечты – это сны, что приходят наяву», – пела она. Тысячи людей тосковали в разлуке с близкими, попавшими в лагеря военнопленных, и слова «Да, день придет, снова встреча нас ждет» были обещанием, которое они лелеяли в душе.

В конце первого отделения Линн вышла на сцену в простом белом платье, какое любая девчонка-продавщица самого скромного достатка могла бы сшить себе сама. Из-за бури оваций оркестру пришлось несколько раз повторить вступительные аккорды в ожидании, когда аплодисменты чуть поутихнут. Затем на сцену вышли Флэнаган и Аллен и вместе со всей труппой запели: «Снова птицы закружат над скалами Дувра – уже скоро, ты только жди. Будут смех и объятья, снова встретятся братья, завтра вместе будем и мы». Публика внимала не дыша. А потом началось веселье – певцы и музыканты бросали в зал серпантин, дурачились в смешных шляпах и хлопали воздушные шары из огромной плетеной корзины, опрокинутой под потолком.

Ко второму отделению зрители пребывали в такой эйфории, что настроение им не испортил даже «Профессор Зинго». А это о многом говорит, ведь трудно придумать зрелище более изнурительное, чем потуги фокусника, еще не достаточно поднаторевшего в черной магии.

Сборные концерты – не самый любимый жанр среди театральных уборщиков. По окончании в зале остаются кучи всякой мишуры, которую нужно аккуратно собрать и привести в божеский вид для повторного использования. Разноцветные бумажные ленты паутиной опутывали грудастых кариатид, несколько уцелевших шариков прыгали между рядов зрительного зала. Пожалуй, театральный бар был единственным местом, которое не затронул весь этот балаган. Большие стеклянные окна открывали посетителям прекрасный обзор сцены, но музыка доносилась лишь тогда, когда кто-нибудь открывал дверь. Словом, клиенты могли наслаждаться лучшим, что есть по обе стороны рампы: видеть ножки кордебалета и слышать собственный голос.

– А если не придет? – Гарри прикончил пинту разбавленного эля и знаком потребовал у бармена еще одну.

– Придет, – ответил Дуглас.

Он от предложения долить отказался. Две пинты этого пойла были бы слишком большим испытанием для мочевого пузыря, к тому же он давно взял за правило не увлекаться алкоголем при исполнении.

Гарри обратился к бармену: