– Я не очень голодна, – сказала она, пристально разглядывая сэндвич, ее мутило.

Джек выглядел озабоченным.

– У тебя был тяжелый день или что-то еще?

Она покачала головой.

– Нет, это… я думаю, это что-то с желудком. Может быть, Дрю захочет доесть, когда придет.

– Хочешь я заверну остатки?

– Я сама. – Она встала и отнесла сэндвичи на кухню. Когда Эва заворачивала их в пластиковую пленку, ее в самом деле затошнило, и она едва успела добежать по коридору до туалета, где ее вырвало. Сердце колотилось, опустившись на пол, она прислонилась к стене и закрыла глаза. Она видела, как у Расселла тряслись губы. Видела бледное и хрупкое лицо Вивианы, так похожее на лицо ее сестры.

– Эви? – Джек постучал в дверь. – Тебе плохо?

– Да, – ответила она шепотом.

– Эви?

– Да, – произнесла она на этот раз громче.

– Можно мне войти?

– Нет, дорогой. Спасибо. Мне уже лучше. Просто мне нужно… посидеть здесь немного.

– Я позвоню Дрю и отменю репетицию.

– Не нужно, – сказала она.

– Я хочу помочь тебе.

– Я в порядке, – сказала она. – Думаю, я съела что-то острое. – Она не хотела, чтобы он ухаживал за ней сегодня вечером. Ей нужно было побыть наедине с тем единственным человеком, которому была известна причина ее страдания: с самой собой.

Прополоскав рот, Эва вышла из ванной.

– Может быть, ты беременна? – спросил Джек.

– Господи, надеюсь, что нет. – Она засмеялась. – Вот это была бы новость, правда?

– Может быть, счастливая новость.

– Ох, Джек, ты сошел с ума. Я сейчас приму ванну и пойду лягу в постель, – сказала она. – Обними Дрю за меня.

– Тебе что-нибудь принести?

– Спасибо, нет. – Эва прошла мимо него в ванную комнату и закрыла за собой дверь. Там она открыла воду и села на край ванны, борясь с вновь подступившей тошнотой. Раздевшись и бросив одежду на пол, она ступила в ванну, крепко держась за поручни, и опустилась в воду. Прижав ноги к груди, Эва обхватила их руками и крепко зажмурила глаза.

– Мне страшно, – прошептала она в пустоту. – Мне так страшно.

Тем же вечером, около десяти часов, она проснулась оттого, что у нее болело все тело. Она никогда не принимала всерьез разговоры о том, что ее артрит может обостриться от стресса. За десятилетие борьбы с ревматоидным артритом ей не удалось обнаружить связи между болью и событиями своей жизни. Самые болезненные моменты, когда она полностью выходила из строя, приходились на самые безмятежные периоды ее брака, а лучше всего она чувствовала себя тогда, когда приходилось переживать стресс, например когда они ухаживали за больной матерью Джека.

Но сейчас она не могла отрицать связи между сознанием и телом. Ее руки и ноги были словно зажаты в тиски и болели, как тогда, когда в продаже еще не появились новые лекарства.

«Неужели снова придется глотать пыль на скутере?» – размышляла она. Вот уже пару лет, как она не пользовалась им, снова сесть на него значило бы вернуться назад, признать поражение. «Ты прожила на пятнадцать лет больше, чем твоя мать, – сказала она себе, вставая с постели. – Поблагодари за это судьбу».

Дрю была дома – она слышала ее голос в гостиной. Проглотив противовоспалительное средство, Эва надела халат и пошла поздороваться с ней.

Джек и Дрю сидели на противоположных концах дивана, положив тексты на колени.

– Привет, милая, – сказала она дочери. Дрю выглядела чудесно. Она наконец нашла свой стиль. Ее темные волосы были подстрижены очень коротко, так что локоны и кудряшки не стояли дыбом. Если отвлечься от ее густой шевелюры, то главным, что привлекало к ней внимание, были ее большие карие глаза.

– Тебе лучше? – спросил Джек.

– Сегодня вечером у меня были небольшие боли, – сказала она.

Дрю вскочила с дивана и обняла ее.

– Ты хромаешь, мама, – сказала она. – И папа сказал, что тебя тошнило.

– Возможно, у меня вирусная инфекция. – Эва села в кресло рядом с камином. – Забыла сказать тебе, Джек, письмо, которое я написала Кори и Кену с приглашением на спектакль, вернулось нераспечатанным. Кто-то – полагаю, что Кори, – написал на конверте «вернуть отправителю».

– Мне жаль их, – сказал Джек.

– Сегодня днем я получила электронное письмо от Кори, – сказала Дрю. – Она не упоминала о приглашении, поэтому я могу поспорить, что она не удостоилась даже заглянуть в него. Она сказала, что Кену поручили заниматься делом Расселла, поэтому она была очень взволнована. На самом деле это его первое ответственное задание, и, видимо, это важное событие, если они поручили это ему.

– В каком смысле «заниматься»? – спросила Эва.

– Не знаю. Думаю, что ему, как репортеру, просто поручили освещать это дело для своего канала.

– А что у нее еще нового? – спросил Джек.

– Она, как обычно, темнит, – засмеявшись, сказала Дрю. – Она сказала, что ждет серьезного продвижения по службе. Потом она тут же добавила, что не может повезти детей на экскурсию, потому что придется отъехать на пару миль от Роли.

– Сообщи ей о спектакле, – сказала Эва. – Может быть, она приедет, если приглашение будет исходить от тебя.

– Сомневаюсь, – сказала Дрю, – но я скажу ей.

Пока Джек и Дрю продолжали репетировать, Эва налила себе чашку чая. Пожелав им спокойной ночи, она понесла чашку в спальню, где включила одиннадцатичасовые новости. На 29-м канале о деле Рассела ничего нового не сообщали, и она стала переходить с одного канала на другой. Ларри Кинг интервьюировал парня, который намекал на то, что причиной похищения Женевьевы Расселл был ребенок.

– Из нее вырезали ребенка, – говорил он. – Это преступление далеко не такое банальное, как всем кажется.

Казалось, Кинг сомневается.

– Но ее похитили братья Глисоны, пытавшиеся заставить губернатора Расселла отменить смертный приговор их сестре, разве не так?

– Так тогда считали. Но почему не нашли ребенка?

– Хороший вопрос, – сказал Кинг, глядя в камеру. – На этом мы прерываем репортаж.

Эва выключила телевизор.

«Итак, Кен будет освещать дело Глисонов, – подумала она. – Лакомый кусочек. Что ему известно? Что он разнюхал?» – Она посмотрела на часы. Сейчас звонить Кори было слишком поздно, но она попытается дозвониться ей рано утром. В субботу Кори не нужно спешить на работу. Если ей немного повезет, Кори, возможно, ответит.

Когда на следующее утро Эва позвонила, Кори ответила на ее звонок.

– Ой, привет, мама, – сказала она. В ее голосе звучало разочарование, и Эва подумала, что она сняла трубку, не взглянув на определитель номера. Тем не менее она чувствовала себя так, как всегда, когда связывалась с Кори, какой бы хрупкой ни была эта связь. Ей хотелось по телефонным проводам дотянуться до дочери и обнять ее. Сказать ей, как она скучает. Но Эва уже знала, что пытаться не стоит.