наших краях средней руки начальникам чего-нибудь. Форму надеть – и вполне мог рулить этим вот вокзалом, например. А то и целым управлением дороги.

– И я… Рад видеть, Алексей. Тут присесть есть где, а то…

– Умер? И поэтому устал? Пойдём, посидим, я тебе вроде как должен.

– За что? Брось ты!

– За стену, Антон, за стену. Я её всё-таки пересёк. Поэтому…

Он уже тянул Мякиша за рукав, ведя куда-то к лестнице вниз, дороге под землёй к дальним путям поездов. Свернул направо, ещё раз направо, потом потащил к узким служебным ступенькам, мимо указателей «Камеры хранения» и «Выход в город», со стрелками, направленными против их направления движения.

– Слушай, Принц, мне бы Гумуса увидеть. Знаешь такого? Разговор есть, а мне срочно…

– Потом! – на ходу отвечал Алексей. – Потом-потом-потом!

Лесенка кончилась смутно знакомой площадкой с дверью, над которой угадывалась – хотя буквы и осыпались наполовину – надпись «Храм Истины». Надо же! Тот самый?

Алексей решительно открыл скрипнувшую дверь, пропустил качающегося от усталости Мякиша вперёд и зашёл сам.

– Вон кресло, садись! – кивнул он изрядно загаженное, с порванной местами обивкой, но то самое сидение, с которого их когда-то приветствовал Харин. Зал Храма претерпел массу изменений, и почти все они были не к лучшему: стены заросли пластами грязи, свет теперь шёл не от потолка, его источником служила одинокая лампочка без абажура на длинном чёрном шнуре, пол был покрыт мусором, чёрными пятнами кострищ, кое-где видимый ещё мрамор раскололся и потемнел. Единственным – но, признаться, сомнительным – плюсом оказалась статуя, как близнец похожая на одну из тех, с края фонтана интерната. Она возвышалась теперь на низком постаменте у дальней от входа стены, удивительно чистая для царящего вокруг антуража.

– Увязался, – непонятно прокомментировал изваяние Принц. – Пришлось взять с собой.

Антон блаженно вдыхал и выдыхал, стараясь взять от минут отдыха как можно больше. Должно было шумно биться сердце, подкатывая приливами к горлу, но в груди стояла тишина.

– Короче, – оглядевшись по сторонам, Алексей выудил из кучи мусора металлический ящик из-под бутылок и сел на него. – Времени мало, чем помочь?

– Как в Насыпной попасть? – словно вниз головой в воду ухнул Мякиш. Вопрос был важным. Даже и подумать страшно, насколько важным являлся ответ.

– Всего-то? – улыбнулся Принц. Гримаска получилась живая, в отличие от вечно застывшей маски равнодушия там, в интернате, но какая-то неприятная. – Внизу поезда ходят, любой довезёт. Я тебе покажу, куда идти.

– А я, похоже, и сам понял. Бывал тут.

– Ну тем более. Пойдём?

Мякиш удивился немного.

– Хотя бы расскажи, как ты тут, чего к чему…

– Оно тебе надо? Дошёл, прижился. Мне нормально. Рассчитываю на долгую успешную карьеру. Народец, конечно, дрянь в подчинённых, но он везде такой. Ты же Гумуса хотел найти? Ну вот это я и есть, здешнее погоняло. Сиречь плодородная для всяких махинаций почва.

– Лёшка… Ты опять застрял, да? Но уже здесь?

Принц недобро оскалился и почти выкрикнул:

– Не путай, не надо! Там я по принуждению сидел, а здесь… Здесь – мой выбор!

– Ладно, ладно, не шуми. А статуя чья всё-таки?

– Эта, что ли? – обернувшись на постамент, словно только заметил, уточнил Алексей. – Не признал? Это же Неспаситель. Мы тут ему все и поклоняемся.

Невзрачный мужичок в перекинутой через плечо тоге и с мешочком в опущенной руке вдруг показался Антону удивительно мерзким. Но – не его дело, уже не его.

Мякиш встал, подошёл к вскочившему с ящика Принцу и подал ему руку на прощание. Говорить было не о чем, а время торопило. Оно уже кончилось, на самом-то деле, он сейчас играет в прятки со смертью, хотя она его догнала и отметила в своих списках.

– Прощай, Алексей. Захочешь – и отсюда уйдёшь.

Двери, лестница, поворот, площадка, поворот, выход на перрон. Поезд уже ждал, старинный, с двуцветными, угловатыми, окрашенными в жёлтый верх и зелёный низ по довоенной моде вагонами.

– Посёлок Насыпной. На-сып-ной. Всё верно же: жив, молодость.

И он вошёл в пустой вагон, не оглядываясь.

3

За окном напротив медленно проплыли надписи со стрелками: «ИНТЕРНАТ» и «пос. НАСЫПНОЙ». Судя по указателю, Мякиша везли в нужную сторону. Потом поезд набрал ход, в тёмном туннеле только вспыхивали размазанными звёздами яркие огни и тут же пропадали в брошенной неизвестности.

Антон огляделся. Бог весть, какие были почти сто лет назад – а по внешнему виду вагона меньше и не дашь – вагоны метро, но здесь, внутри, всё было сделано на совесть. Низкие кожаные диванчики, лакированное дерево, длинные металлические поручни для стоящих пассажиров вверху: только подними руку. Длинные плафоны на потолке светили ровным желтоватым светом, уютным, почти вытравленным нынче отовсюду засилием слепящих светодиодов.

И пустота. Ни одного человека больше, ни бумажки под ногами, очень чисто и очень тихо. Даже неизменных схем из разноцветных пауков линий нет, даже рекламы – обычно обильной и никому не нужной.

– Мы едем, едем, едем в далёкие края… Какие-то соседи, весёлые друзья, – сообщил ближайшему диванчику Мякиш и побрёл к нему, чтобы сесть. Вагон слегка раскачивало, вспышки света за окнами стали чаще, но короче; поезд разогнался.

– Красота, красота, мы везём с собой кота…

Антон вспомнил почему-то – то ли удобное сидение располагало, то ли дурацкий, всплывший в памяти стишок – как они с бабушкой завели очередного кота. Давным-давно, сперва перед этим долго ходили вместе с ней по «Птичьему рынку», выбирали, а потом целый год с интересом наблюдали за ростом и становлением рыже-белого красавца. Как же его звали? Имя крутилось где-то в голове, крутилось, но ускользало.

А затем он пропал.

Или собакам попался некстати, или недобрым людям – на шапку или ещё для какого употребления.

– Мишка? Гришка? Борька? А, ч-чёрт, и не вспомнить теперь.

Вагон нёсся через темноту туннеля, как пуля – ею выстрелили, но выход из ствола был почти недостижим, оставалось лететь и лететь.

Траур по ушедшему неизвестно куда зверю длился долго, больше года.

Сперва была надежда на возвращение, потом просто печаль, тяжёлая как старое одеяло, затем светлая грусть. И вот начал просачиваться новый претендент на место в душах. Для начала он начал заглядывать на участок, идти по краю, вдоль забора, готовый исчезнуть по первому требованию. Потом освоился, занял место на старой кровати возле времянки. Идёт бабушка по саду – сидит. А сам-то взрослый уже, серый в полоску, дворовой породы. Ухо драное, рожа как у соседа с бодуна, того самого, с боксёром без привязи.