в своей вине, мотивируя ее любовью к сыну Габрису, вокальный талант которого увлек его с поста. Кроме того, говоря между нами, оставшись сторожить кутузку, он скорее погубил бы себя, чем изменил дальнейший ход событий в положительном направлении.

2) Искренние и весьма красноречивые показания Тамошюса Пурошюса помогли нам лучше вникнуть в суть дела и в характеры чуть ли не всех подозреваемых.

3) Помощь Тамошюса Пурошюса, как оборотистого и разумного человека, мы намерены целесообразно использовать и далее, ведя слежку за подозреваемыми, а также для поимки единственного из преступников, который будто в воду канул.

Вот мы вдругорядь возвращаемся к Пятрасу Летулису. Благодаря замечательной памяти и живописному повествованию Тамошюса Пурошюса, мы напомним Вам про почти аналогичный случай из нашей общей практики, когда в 1927 году другой житель Кукучяй Миколас Валюнас (сын сестры и крестник вышепоименованного настоятеля Вяркине Гиружиса), попав под дурное влияние, обнищал, спутался с местными работягами и был арестован за насильственный акт против пашвяндрского графа Карпинского, на защиту которого, рискуя своей жизнью, опять же выступил г‑н Мешкяле, тогда еще молодой и неопытный полицейский.

Благодаря надежному залогу настоятеля Гиружиса Миколас Валюнас был освобожден из-под стражи к беременной молодой жене, однако, отличаясь буйным нравом, достойно не оценил благородный поступок своего дяди и крестного — на крестинах своего сына снова завязал драку с гостями крестин своего соседа г‑на Крауялиса и его новорожденной Евы, среди которых, насколько нам известно, находились и Вы, господин начальник уезда, со своей первой супругой, вечная ей память, и с силами местной полиции и шаулисов.

По свидетельству Тамошюса Пурошюса, эти силы тогда были жестоко истерзаны и оправились лишь благодаря Вам на утянском мировом суде, когда, объединившись со сторонниками графа Карпинского и возглавляемые г‑ном Мешкяле, они нанесли смертельный удар полчищам работяг, упрятав их главаря, счастливого отца Миколаса Валюнаса на восемь лет в каторжную тюрьму.

С тех дней, смеем утверждать, в кругах кукучяйских босяков жива традиция антиполицейского, антиправительственного бунта, как жива и здорова по сей день жена Миколаса Валюнаса Веруте (теперешняя незаконная сожительница фельдшера Аукштуолиса), как жив и здоров сын Миколаса Валюнаса Андрюс, ученик четвертого класса, известный своими странными рисунками и загадочной разноцветной мазней. Последняя картина Валюнаса, по словам Тамошюса Пурошюса, появилась после страшной ночи и, по свидетельству его Габриса и прочих видевших ее детей и взрослых, вселяет невероятную, леденящую сердце тревогу, поскольку изображает великана мужчину — лежащего на спине и совсем зеленого, словно долина или луг — с огромными будто озера глазами, из которых пьют воду радуги, похожие на красочных кобылиц с изогнутыми шеями, или жирафов... Черт знает. На груди этого великана стоит дыбом черный, как черт или цыган, баран. На крутых рогах этого барана — не то лохматая туча, не то синебородый монах Еронимас. В одной руке у него желтый череп, а в другой — красный платок Фатимы Пабиржите, будто развеваемый ветром большевистский флаг... С него капает кровь. Где упадут капли, там на груди великана вырастают красные маки. А в воздухе, дескать, устрашающее кровавое сияние, бегущее по всему небу розовыми кругами от платка Фатимы...

А внизу под этой картиной якобы написано: «Содом и Гоморра».

Что это? Фантазия болезненного ребенка или сознательно нарисованная картина, вдохновленная нелегальным отчимом последнего? Мы склонны придерживаться второй версии, потому что из-за этой картины юного Валюнаса, по докладу Пурошюса, в кукучяйском обществе уже начались волнения: Розалия Чюжене говорит, что бедный сирота тоскует по отцу и чувствует его близость на земле и в небе. Мало того, знаменитые двойняшки городка Розочки, единомышленницы и ясновидящие, головой ручаются, что во время вышеописанного митинга они заметили цыгана, очень похожего на Миколаса Валюнаса. Поджог сеновала пашвяндрского поместья и убийство г‑жи Шмигельской, без всякого сомнения, дело его рук. Теперь, дескать, настанет очередь Мешкяле, Анастазаса, г‑на Крауялиса и всех прочих, которые свидетельствовали против него на суде, в том числе и тогдашнему следователю господину, Кезису, составившему уголовное дело! А после этого — жене его Веруте и Аукштуолису.

А потом уже горбатый Йонас Кулешюс перенял эстафету у сестер Розочек, весьма образно объяснив, как Миколас Валюнас с работягами устроит головомойку да повесит кукучяйских ксендзов и мирских монашек (за то, что позволили Веруте, его любимой жене, жить в незаконном браке с фельдшером), как подожжет костел, настоятелев дом, богадельню, волостную управу и весь городок, как с погорельцами-работягами уйдет в Жемайтию на поиски подрядчика г‑на Урбонаса, и тогда уже будет резать всех господ и работодателей поголовно, вдоль и поперек обходя Литву, поджигая поместья, костелы, монастыри, большие и малые города... Вот так и придут на землю Содом и Гоморра...

На первый взгляд это кажется чистой бессмыслицей, которая выеденного яйца не стоит. Однако мы с Вами, досточтимый государь, не только стражи государства (хотя простолюдины зовут нас фараонами, собаками и прочими презрительными кличками), но и опытные практики-философы, умеющие во всем разглядеть смысл куда более глубокий, чем может увидеть обыкновенный глаз. Надеемся, вы согласитесь с нами, что в данном конкретном случае существует явная связь между легендами о Тадасе Блинде, разбойнике Рицкусе, Миколасе Валюнасе и этой кровавой ночью, картиной сына Валюнаса да сплетнями, плодами необузданной фантазии; все это вместе взятое выражает извечную мечту наших босяков смести с поверхности земли этот полный «несправедливости» мир и создать новый, более справедливый. В данном смысле кукучяйские босяки не являются исключением. Они выливаются во всемировой поток оборванцев, идейную суть которого довольно внушительно раскрывают две строфы из старой коммунистической песни, которые Тамошюс Пурошюс еще в прошлом году, в ноябре мес., сорвал с двери кутузки и сейчас нам вручил. Позвольте привести Вашему Превосходительству одну строфу:

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем

Мы наш, мы новый мир построим,

Кто был ничем, тот станет всем.

(См. «Дело Фатимы, приложение № 14.»)

Что ж! Ни добавить, ни отнять, как говорится. Остается нам, поборникам и защитникам этого мира насилья, сложить руки и спокойно ждать своей кончины. Но мы, увы, не из этих слюнтяев. Даже философски относясь к вышеупомянутым явлениям, тесно связанным с «Делом Фатимы» на общем фоне полевения всего мира, мы героически исполняем свои служебные обязанности, лишний раз настойчиво спрашивая самих себя, каково главнейшее задание в данном конкретном случае и лишний раз без колебания отвечая — хоть тресни арестовать