вообще погружаться во всё это, во все эти ревности, страсти-мордасти… — Он замолчал.

— Богдан, всё будет хорошо, — она гладила его руку.

50

Галкина галерея оказалась изящным особнячком на краю парка, сделанным из тёмно-вишнёвого кирпича неоднородного цвета, под старину. Над входом — навес, а на нём — металлическая скульптура, натуралистически изображающая гнездо, на краю которого сидит птица и кормит птенцов. Птенцов четверо, и каждый по-своему разевает клюв и у каждого, похоже, свой характер. Птенцов хотелось разглядывать. Ниже шла надпись, словно сложенная из веток: «Галкина галерея».

В галерее было неожиданно оживлённо: проходила выставка военной живописи. Толклись военные, закупавшие картины для военных училищ. «Интересно, — подумала Прасковья, — а сама Галка склёвывает какие-то крошки от тех денег, что платят покупатели? Вряд ли: Иван бы этого не допустил. А впрочем…».

Тут же возникла и сама Галка — в деловом светло-сером костюме, в шёлковой розовой блузке с бантом и в чёрных лодочках на устойчивом каблуке. Бессмертная классика: точно так она могла выглядеть сто лет назад.

— Прося! Ну как не стыдно: могла и предупредить. Мы бы подготовились.

Прасковья не стала уточнять, к чему бы и как подготовились. Сказала только:

— Мы просто гуляем, не отвлекайся на нас.

— Мне давно хотелось увидеть Вашу галерею, — сказал Богдан.

— Ну, тогда вы смотрите, а я пойду улаживать недоразумение, — чуть поморщилась Галка. — Представляешь, Прося, давно всем известно: мы ориентируемся на строгий реализм, никакой мистики, никакого этого авангарда, абстракционизма и всего такого прочего. И вдруг здрасьте-пожалте — ангелы с крылышками, — она помахала руками, видимо, изображая крылышки. — Сюда же пришли военные отбирать картины батальной тематики для учебных заведений, нужно что-то патриотическое, духоподъёмное, а тут — убитый солдат и ангел. Такое повесить в военном училище! И моя помощница вместо того, чтоб сказать: «Ошиблась, исправлю», — начинает спорить и утверждать, что картина реалистическая. Ну да, реалистическая по манере, а в целом — мистика.

— И религиозный дурман, — с мягкой иронией улыбнулся Богдан.

— Вот именно! — согласилась Галка. — Терпеть не могу, когда медсёстры спорят. Ну не медсёстры, а эти… искусствоведы.

— А можно увидеть картину? — спросил Богдан с интересом.

— Можно, в последнем зале, её как раз убирают с показа. Там где-то и автор, неловко перед ним: выставили, потом убрали… Порядок должен быть! — проговорили Галка, явно недовольная собственной недоработкой.

— Начнём с последнего зала? — предложил Богдан.

Картина изображала лежащего солдата, к изголовью которого склонилась девушка-ангел. Хоть ангелы и бесполы, эта была явно девушкой, в современной одежде, и крылья, подробно прорисованные, были белыми, как у инкубаторской курицы, как когда-то сказала Прасковья Богдану. Вдали догорало что-то похожее на водокачку. Богдан задумчиво смотрел на картину. Сделано было, на взгляд Прасковьи, хорошо. Очень точный и чёткий рисунок, что она всегда ценила: импрессионизм в глубине души считала простой неумелостью.

Богдан внимательно, почти завороженно, глядел на картину.

— Вот-вот, это и есть та самая злополучная картина, — Галка подошла к ним сзади.

— Мне кажется, — проговорил Богдан, словно очнувшись, — это очень реалистическая картина. И в высшей степени традиционная, никакого авангарда. И вообще всё так и бывает, Галина. Ровно так. Художник знает не понаслышке то, что изображает.

— Богдан, Вы всегда говорите оригинальные вещи, но нам это не подходит.

К ним уже приближался служитель с намерением снять картину.

— А могу я её купить? — спросил Богдан решительно.

— Можете, разумеется, но не у нас, а непосредственно у художника, он где-то тут. Это будет даже хорошо, мне бы не хотелось его обижать. Он ветеран, инвалид, человек нездоровый, что-то у него с позвоночником… Как Кустодиев… у того что-то тоже было с позвоночником. Люда, — подчёркнуто сухо обратилась она к помощнице, — подведите Богдана Борисовича к Пименову.

Прасковья осталась с Галчонком, а Богдан пошёл знакомиться с художником.

— За всем надо следить, буквально за каждым шагом, — пожаловалась Галка. — Но интерес к нашей галерее есть, и растёт. Последнюю выставку про железную дорогу подчистую раскупили для украшения вокзалов. А до этого было «Мать и дитя» — для роддомов и детских поликлиник.

— Как вам удаётся собрать столько картин на одну тему? — с профессиональным интересом спросила Прасковья.

— А что тут мудрёного? — удивилась Галка. — Кидаем клич: «Надо то-то и то-то». И сами приносят. Расписание выставок имеется на год вперёд. Им-то, художникам, какое облегчение! Ничего выдумывать не надо, высасывать из пальца. Вы же сами и сформулировали: реализм, историзм, опора на народное искусство. Вот я так и ориентирую живописцев. Да они и сами всё понимают: их же именно так и учат! Ну, иногда что-нибудь отчебучат, вроде этого ангела, но такое мы не берём. Пускай где-нибудь ещё выставляются.

— Мне кажется, это слишком строго. Ангел — это, можно сказать, «освоение классического наследия», как учил архитекторов товарищ Сталин, — улыбнулась Прасковья.

— Я ж не говорю, что это плохо. Это просто не по нашей части. И не путай меня, пожалуйста: реализм — значит, всё как в жизни. А в жизни ангелов не бывает. Нечисть всякая, правда, бывает, — усмехнулась Галина и вдруг смутилась, сообразив, что Прасковья могла её не так понять.

— Это точно, — согласилась Прасковья.

В этот момент появился Богдан с художником, неопрятно-бородатым невысоким мужчиной с презрительным выражением лица. Они прощались. Художник взглянул на Прасковью, явно узнал, но не изменил презрительного выражения и не проронил ни слова. Прасковья приветливо кивнула.

— Всё в порядке, Парасенька, картина куплена и на днях будет доставлена.

— Простите, Богдан, а за сколько Вы её купили? — поинтересовалась Галка. Богдан назвал цену.

— Богдан! Вы переплатили почти в два раза! — возмутилась Галка.

— Ну и что? — не огорчился Богдан. — Это ж не кило картошки. Я купил своё впечатление, свои воспоминания наконец, Бог весть что… Может, через сто лет это будет классическое полотно, которое обогатит моих наследников, — улыбнулся он. — Не торговаться же мне с ним.

— Ох, Богдан… — только и произнесла Галка.

* * *

Весна в тот год была бурной и мгновенной: вот вчера, когда они были в Галкиной галерее, в Измайлове лежал снег, а сегодня — даже лужи высохли, набухли почки, молодая острая травка показалась из-под опавшей листвы. В апрельские дни, когда снега уже не было, а листья ещё не распустились и город ощущался закатанным в асфальт, Прасковье всегда остро хотелось на волю, к земле, к деревьям, а потом это чувство, странным образом, проходило. В один из таких дней Богдан сказал ей за завтраком:

— Малыш, а я, кажется, нашёл место, где мы построим наш домик.

— И где же это? — удивилась Прасковья: она