Генриха, не обнаруживая ни малейшего признака гнева; он спрятал руку в складках плаща и, тяжело вздохнув, тихо вышел из комнаты. Севрэн почтительно поклонился и проводил его глазами.

Лежа в кровати, Генрих еще раз увидел мексиканца, когда тот проходил сенями. Он весь закутался в плащ, и вид у него был совсем убитый. Через мгновение он исчез.

— Севрэн, — сказал раненый, — не был ли я слишком суров с этим человеком? Во взгляде его есть что-то, не вяжущееся с тем злом, которое ему приписывают. Вы, мой друг, не порицаете меня, что я высказал ему презрение, которое он заслуживает, если верить рассказам о нем?

— Тише, тише! Посмотри сюда, — сказал Севрэн, указывая на полуотворенную дверь.

Генрих увидел при свете луны три человеческие фигуры, которые пробирались вдоль стены. Их одежда и поведение обнаруживали в них индейцев. Через мгновение они скрылись в тени подъезда.

— Это враги бедного Сэгина, каких и ты бы не пожелал ему, если бы лучше знал его. Я трепещу при мысли, как бы эти хищные звери не завлекли его в какую-нибудь западню. Но он умеет оберегать себя: в случае нападения к нему явится помощь. Побудь спокойно один, Генрих, я сейчас вернусь.

С этими словами Севрэн поспешно вышел. Оставшись один, наш раненый начал размышлять о странном стечении обстоятельств, приведших его в такое печальное положение. Он упрекал себя, что оскорбил человека, который к нему относился так участливо и к которому его двоюродный брат питал такое уважение. Появление Годэ несколько рассеяло угрызения его совести; Годэ привязал лошадь под окном и сам уселся ее сторожить. Почти тотчас вернулся и Севрэн.

— Ну, что же, — с жгучим интересом спросил его Генрих, — что случилось?

— Он вскочил на лошадь, прежде чем подошли индейцы. О, я говорил тебе, что он умеет беречься!

— Но разве они не могут преследовать его верхом?

— Это маловероятно. Его товарищи находятся недалеко; а губернатор (я уверен, что он-то и направил негодяев по его следам) не в состоянии преследовать его, раз он будет в горах.

— Севрэн, расскажи мне историю этого человека.

— Нет, не сегодня: у тебя лихорадка, милый Генрих, я не хочу тебя волновать. Годэ посидит с тобою, мне же нужно отправиться в лагерь; я постараюсь задержать караван до тех пор, пока ты не будешь в состоянии сесть на лошадь. Удастся ли это мне? Сделаю все возможное… Спокойной ночи!

Глава V

ДОЛИНА СМЕРТИ

Несмотря на все свое влияние, Севрэну не удалось убедить купцов отложить отъезд; караван должен был выступить через три дня после описанного бала. Не мог также Севрэн отделить свои вагоны и в одиночку пуститься в такие места, где нельзя иначе путешествовать, как целым караваном. Везти с собою раненого значило почти наверное подвергать его опасности умереть. Приходилось мириться с тем, чтобы оставить Генриха в Санта-Фе на попечении слуги. Здесь больной мог пользоваться необходимым для него отдыхом и советом хирурга.

Севрэн должен был проститься со своим кузеном. В момент отъезда Генрих приподнялся на кровати и в открытое окно видел, как проследовали покрытые чехлами громадные повозки, похожие на движущуюся цепь холмов. Он слышал удары бича и звучные крики вожатых. Купцы, гарцуя на своих конях, проехали мимо его окна, посылая ему рукой прощальные приветствия. Проводив их, молодой человек с тяжелым чувством одиночества улегся в постель.

Ему пришлось пробыть немало дней в болезненном состоянии, несмотря на нежный уход канадца.

Годэ разделял с ним скуку, его веселость исчезла. Вместо веселых канадских напевов, не сходивших, бывало, с его уст, теперь сыпались проклятия на мексиканцев и Мексику.

— Мы никогда не привыкнем к этой жизни, — сказал однажды Генрих своему слуге.

— О, никогда, сударь! — убежденно отвечал тот. — Здесь во сто раз скучнее, нежели у квакеров. Но что прикажете делать! Нам остается только беситься и браниться, да и то не очень громко.

— Годэ! Мы можем уехать из этого противного города. Уедем завтра же.

— Но, капитан, достаточно ли вы сильны, чтобы сесть на лошадь?

— Попробую, милый друг. Если не хватит у меня сил догнать караван, мы остановимся в одном из городов, лежащих на дороге. Нигде не будет хуже, чем здесь. Во всяком случае, мы увидим новые лица вместо тех, которые надоели нам до смерти.

— Верно, капитан, ведь по реке будет много хороших поселений: Альбукерк, Тому. Санта-Фе — настоящий притон разбойников. Хуже не может быть. Какая чудесная мысль — уехать отсюда!

— Чудесная или нет, — сказал Генрих улыбаясь, — но это дело решенное. Приготовьте все за ночь, мы уедем до восхода солнца.

На другой день на заре он выехал со двора гостиницы в сопровождении Годэ и двух навьюченных мулов.

Несколько дней путешественники ехали вдоль берега ДельНорте, вниз по течению. Они проехали, не останавливаясь, мимо нескольких селений, живо напоминавших ненавистный им Сан-та-Фе. Они проезжали каналы для орошения, поля, покрытые свежей зеленью маиса, видели виноградники и большие фермы, которые, по мере приближения к югу, к Рио-Абаго, становились все богаче и цветущее. Вдали, на востоке и западе, виднелась двойная гряда Скалистых гор. Иногда цепи холмов, отделявшиеся от гор, как будто замыкали долину, но зато, когда путешественники переходили их, им открывался новый вид, и это составляло одну из главных прелестей путешествия.

В городах и по дороге Генрих видел живописные туземные костюмы: мужчины носили клетчатые плащи или полосатые одеяла, заимствованные у навагоев, коническую шляпу с широкими полями, бархатные штаны с поясом, украшенным шнурами. На ногах иногда виднелись сандалии, какие носят на Востоке. Женщины, все без исключения, носили кокетливые мантильи, короткие юбки, вышитый корсаж и традиционные маленькие башмачки, которые защищают только пальцы ног.

Путники встречали по дороге многочисленные обозы, нагруженные зерном. Мулы были малы, с короткой шерстью, тонкими ногами и упрямым нравом. Проводники ехали верхом на мустангах. Седла с высоким передом и задом, поводья из