— До последней копейки, он здесь — все. Благодаря таким доходам он правит жителями со всею строгостью.

— А они никогда не восстают против притеснений?

— Да, по временам, но без всякой пользы для себя. Он сумел разъединить их.

— Но я не вижу военной силы, с помощью которой он мог бы их сдерживать. У него нет армии.

— Его армия? Да вот она идет по улице.

— Храбрые индейцы! Навагой! — сказал Годэ.

Мимо гостиницы проходило, действительно, человек двенадцать индейцев в своих серапе, или цветных одеялах.

— Так это навагой? — спросил Генрих Галлер.

— Они самые, — с оживлением ответил Годэ. — Мне ли не знать их: я дорого поплатился за знакомство с ними; это отвратительное, проклятое племя.

— Я думал, что они непримиримые враги новомексиканцев. Что же, это пленники?

— Да посмотрите на этих разбойников: вид у них вовсе не смиренный! — воскликнул Годэ, делая им угрожающий жест кулаком.

Действительно, по манере держаться проходивших навагоев никак нельзя было предположить в них пленников. Они выступали гордо, глядели свысока на прохожих.

— Зачем же они здесь? — спросил молодой человек — Их родина далеко отсюда, на востоке.

— Они находятся теперь под защитой мирного договора, который они при первом удобном случае нарушат. Они чувствуют себя здесь так непринужденно, что я не удивлюсь, если встречу их вечером на балу.

— Неужели они так смелы?

— Спроси об этом Годэ, он должен их знать хорошо, так как был у них в плену.

— Собственно, не у них, сударь, — отвечал канадец, — но у проклятых апахов, и целых три месяца. Конечно, разница не велика. Эти черти все на один покрой. Я собственными глазами видел их зверство: перед большими походами они приносят в жертву детей своему богу Кветцалькольту. Немногим из тех, которые попадались к ним в руки, удавалось освободиться, подобно мне. Из здешних мест никто уж не отважится зайти в их пределы.

— Но как же вы, Годэ, сохранили ваш скальп? — спросил Генрих.

— Очень просто, сударь: дикарям не стоило брать моего скальпа. Никто из них не мог бы привесить его за волосы к своему поясу, потому что… — Годэ снял свою шапку, а с нею вместе то, что Генрих до сих пор считал за собственное головное убранство канадца: его рыжие кудри. — Видите, — сказал он, с гордостью проводя рукой по лысой голове, между тем как Севрэн и Генрих хохотали над внезапным превращением всей физиономии Годэ, превращением, происшедшим оттого, что он снял с головы парик; парик этот он считал образцовым произведением наилучшей парикмахерской в городе.

Канадцу предложили допить бутылку. Он выпил остатки за здоровье своего господина, причем выразил пожелание, чтобы он прославился новыми подвигами в предстоящем путешествии от Санта-Фе до Чигуагуа.

— Разве мы пойдем туда? — спросил Генрих у своего кузена.

— Разумеется, здесь не найдется покупателей даже на четверть нашего запаса. Ну, теперь идем в лагерь обделывать наши дела, а вечером — на бал, без всякого сомнения, ты увидишь, как это любопытно.

Глава IV

НЕЗНАКОМЕЦ В КРАСНОМ ПЛАЩЕ

После обеда Генрих занялся своим бальным туалетом: он надел черную фрачную пару и тщательно расправил на ней складки, произведенные долгим лежаньем в чемодане, затем отыскал белые перчатки… В это время в комнату вошел Севрэн; этот обычно серьезный человек расхохотался.

Генрих удивился.

— Что такое?

— Как что? — отвечал Севрэн между двумя взрывами смеха. — Неужели ты в самом деле в этом костюме думаешь идти на бал?

— Но… у меня нет ничего лучшего в моем гардеробе, — смущенно отвечал молодой человек. — Признаюсь, я вовсе не думал, что мне придется бывать на балах, и если бы не твое настоятельное требование, чтобы я непременно все видел в городе… Но ты сам еще не одет?

Действительно, Севрэн ничего не переменил в своем костюме: на нем была охотничья жилетка, украшенная бахромой, гетры, пояс, охотничий нож и револьверы.

— Извини меня, Генрих, но это и есть мой бальный костюм; и поверь мне, что и тебе надо снова надеть то платье, которое ты снял. Ведь смешно было бы на этот наряд надеть пояс с револьверами и ножами.

— Разве на бал нужно идти непременно в поясе?

— Как же иначе быть с оружием? Не держать же его в руках!

— Оставить дома.

— Ба! Это было бы неосторожно и не в обычаях страны. Ни один человек не согласился бы здесь пойти на фанданго безоружным. Итак, надевай свою кожаную блузу, свои гетры и не забудь прихватить часть вооружения. Таков здешний бальный костюм.

Генрих должен был согласиться с Севрэном. Когда они вошли в большую бальную залу, построенную близ главной площади, то нашли ее полною гостей. Там были охотники, звероловы, купцы, возчики, одетые совершенно по-дорожному. Между ними находилось около шестидесяти туземцев и столько же молодых девушек, принадлежавших к самому низшему классу населения. Многие из мужчин сбросили свои плащи, чтобы удобнее было танцевать; во всем блеске выступал шитый бархат и тисненый сафьян их кафтанов; на головах у них были яркие шапочки — береты. Женщины были не менее нарядны: в коротких юбочках, белых шемизетках и маленьких шелковых башмачках.

Танцевальная зала была продолговатая, по стенам уставленная скамейками, на которых танцоры, в промежутках между танцами, крутили сигаретки, болтали и курили. В углу с полдюжины музыкантов извлекали звуки из арфы, гитары и мандолины. По временам они повышали тон и воспроизводили пронзительную индейскую кантилену. В противоположном углу горцы курили и пили виски.

Генрих уселся в углу на скамейке и глядел на кружившиеся пары. Толпа горцев увлекла Севрэна к своему столу, чтобы поговорить с ним о деле, а молодой человек предпочел остаться в одиночестве на своем месте. Вдруг он заметил возле себя на скамейке человека, с