большом пакете, расписанном до мелочей, каждый четвертый пункт вызывал сомнение.

Генералы же продолжали давить на принца, им не терпелось ввязаться в драку, но Коноэ в резкой форме отчитал их — заявил, что в драку можно (и нужно) ввязываться лишь в том случае, когда появится стопроцентная уверенность в победе, это первое. И второе. Пусть вначале Германия ввяжется в войну, а Япония… Япония — потом, чуть позже.

Агентство «Домей Цусин» каждый день готовило обзоры иностранной печати и рассылало по иностранным корреспондентам, — часть материалов обязательно была посвящена России, Москве. Зорге очень внимательно читал их — едва ли не с лупой в руке, надеясь понять, куда поведут многочисленные политические течения и как на них среагируют умные московские головы, — он изучал их скрупулезно, делал пометки.

Сообщения ТАСС, публикуемые в обзорах, Зорге иногда читал не менее десяти раз. Очень странные попадались материалы. Зорге как-то спросил у Вукелича, что тот думает по поводу «тассовских указивок», в ответ Бранко недоуменно приподнял плечи:

— Похоже, в Москве дырявых голов больше, чем мы с тобой полагаем, Рихард.

«В английской и вообще в иностранной печати стали муссироваться слухи о “близости войны между СССР и Германией”. Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым, ввиду упорного муссирования этих слухов, уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны…»

Зорге начал читать это сообщение и откинул его в сторону, глаза его посветлели от гнева: ну какой дурак мог сочинить это?

Он набрал номер телефона французского агентства «Гавас», попросил Вукелича.

— Послушай, Бранко, что тут пишут… Ты только вслушайся в этот текст: «ТАСС заявляет, что: первое — Германия не предъявляла СССР никаких претензий и не предлагает какого-либо нового, более тесного соглашения, ввиду чего и переговоры на этот предмет не имели места; второе — по данным СССР, Германия также неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР, лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии, связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям», — голос у Зорге дрогнул, зазвенел от возмущения. — На наших глазах волк собирается съесть козленка в окружении гостей на званом обеде, — и стрескает ведь, даже копыт с рогами не оставит, шкуру с волосьями, и ту съест, а козленок заявляет во всеуслышание, что волк — его ближайший приятель и за козленка откусит хвост кому угодно, даже медведю. Ну, каково, Бранко?

— Как говорят на моей родине в Белграде, не здорово, Рихард.

Третий пункт сообщения ТАСС гласил, что «СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдает и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными…».

— Последние два пункта меня более-менее устраивают, Бранко, — сказал Зорге, — хотя я бы изложил их совсем по-иному и слова бы для этого нашел другие, но… Всякий роток, как известно, свой язык имеет. Вот еще, Бранко… «Четвертое — проводимые сейчас сборы запасных частей Красной армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных войск и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые, как известно, каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной армии, как враждебные Германии, по меньшей мере нелепо».

— Слушай, Рихард, а Сталин сам не может готовиться к войне? Тайно? А?

Рихард замолчал — его удивил этот вопрос, он покусал зубами губы и отрицательно покачал головой:

— Исключено!

Вечером Рихарда вызвал к себе посол. Отт сидел в кабинете перед вентилятором — в Токио установилась слишком жаркая погода, не продохнуть, вид у него, несмотря на потный лоб, был сияющим, как у новенькой медной монеты, мельком глянув на Зорге, Отт ткнул пальцем в глубокое кожаное кресло.

— Поздравляю тебя, Рихард! — вскричал он возбужденно и нажал на кнопку, вызывая Хильду, та появилась буквально через пару секунд. — Так, Хильда, — сказал ей посол, — нам, пожалуйста, пару стопок, коньяка из моего резерва и свежих бутербродов. Повар пусть сделает бутербродов побольше… Все понятно?

— Так точно, господин посол, — по-фельдфебельски отчеканила Хильда.

— Поздравляю тебя, Рихард, — повторил Отт, — а ты поздравь меня. Через неделю наши танки двинутся на Москву. Полагаю, что им понадобится не более трех дней, чтобы взять русскую столицу.

Рихарду сделалось холодно — в эту-то жару, — ему стоило немалых усилий, чтобы взять себя в руки и изобразить на лице радость. Посол это заметил.

— Ты чего, не заболел ли?

— Нет. Просто очень неожиданная весть.

— Но мы этого ждали давно, Рихард, ты и я. — Отт вскочил со своего места, возбужденно походил по кабинету. Остановился у карты Европы, поддел пальцем край. — Теперь придется эту старую, отжившую свое лохматуру выкидывать в отхожее место и вешать новую карту. Через неделю Европа изменит свой облик неузнаваемо.

Телефонный звонок Рихарда к Бранко Вукеличу был засечен. И записан на пленку. Не знал Зорге, что техника у японцев достигнет такого уровня, но она достигла, причем сотрудники «кемпетай» и «токко» не обращались к фирмам «Сименс» и «Телефункен» за помощью, они обошлись силами собственными, отечественными, и токийские производители не подвели их.

Прослушав пленку с разговором Зорге и Вукелича, — голоса были глухие, с пороховым треском, кое-где словно бы вообще проваливались в небытие, — полковник Осаки сравнил ее с записью, сделанной стенографом, потом вчитался в запись вторично и обреченно покачал головой: ведь если он сделает ошибку, то первый, кто постарается размять его, превратить в давленую рисовую лепешку, попавшую под каблук сапога, будет эсесовец Мейзингер.

Что делал Мейзингер с людьми в Варшаве, оттуда он приехал в Токио, Осаки знал хорошо: такие деятели даже собственную мать не пожалеют, ежели что… Не хотелось полковнику подставляться под Мейзингера и делать себе харакири, поэтому вопрос о сотруднике германского посольства Рихарде Зорге надо было обсосать со всех сторон, будто сладкую сахарную косточку. А пока Осаки было окончательно понятно одно: Зорге — не тот человек, за которого себя выдает, и интересы Германии ему далеки… На кого же он в таком разе работает? На Коминтерн? Скорее всего, так оно и есть — на Коминтерн, в этой коммунистической организации много немцев.

Осаки задумчиво помял пальцами усы, пощипал их, словно бы проверяя на прочность, хотел было вызвать майора Икеду — пусть тоже послушает пленку и сделает свои выводы, но не