было подтверждено перебежчиками, пришедшими с немецкой стороны, но Сталин и перебежчикам не поверил. И опять в урну для ненужных бумаг полетели обломки синих карандашей.

Надо заметить, что параллельно с Зорге в Японии работали и другие наши разведчики — под прикрытием посольства, — фамилии некоторых из них ныне стали известны, их называют в печати: Крылов, Алексеев, Катков… Очень успешно работал в Токио Гущенко, бывший, судя по всему, нашим резидентом в Японии по линии НКВД, свои телеграммы он подписывал оперативными псевдонимами «Икар» и «Юрий».

По докладам и шифровкам этих людей проверялись шифровки Рихарда Зорге.

В общем, получалось так, что все сведения — от самых разных источников — поступали на стол к Сталину, а нужно было все-таки, чтобы они поступали в некий аналитический центр, который отделял бы семена от мусора, все ценное складывал в один пакет, потом просеивал бы и этот пакет, и только то, что оставалось, отправлял бы наверх.

Но этого, увы, не было, возникла ситуация, где с одинаковым упорством действовали лебедь, рак и щука, и каждый из героев этой совсем не басенной истории старался утащить воз в свою сторону.

Ни к чему хорошему это не привело.

Начало июня сорок первого года в Токио было очень тревожным, небо часто заволакивали темные, тяжелые, будто начиненные взрывчаткой облака, облака торопливо проползали над домами, между ними метались молнии, яркие и проворные, как змеи, раздавался электрический треск, в воздухе возникал жженый запах, и облака, набирая скорость, словно бы попав под поток ветра, исчезали. На их месте возникали новые облака, такие же пороховые.

Люди ходили по улицам Токио молчаливые, с испуганными глазами, в ресторанах неожиданно перестали играть оркестры — в большинстве своем маленькие, из трех-четырех человек, но очень толковые, слаженные, умеющие тронуть за душу и европейца, и азиата, — словно бы все токийские музыканты решили взять отпуск, и ресторанные площадки умолкли.

От нового военного атташе, который заменил говорливого Шолля, Альфреда Кречмера, Зорге узнал, что военный министр Японии Тодзио наконец-то занялся «настоящим делом» — он получил от Тайного совета задание разработать план «Кантокуэн» — «Особые маневры Квантунской армии». К разработке этого плана допущены и немецкие офицеры, в том числе и Кречмер, — подполковник или полковник. Мало кто в посольстве знал, какое он имеет звание. Или же всего-навсего майор. Как Шолль. Рихарду же стало известно, что в расположении Квантунской армии Кречмер появлялся в немецкой военной форме, украшенной погонами генерал-лейтенанта.

Генерал-лейтенант для обычного военного атташе — это слишком высоко и говорит очень о многом… Учитывая, что сам посол имеет чин всего лишь генерал-майора.

Принц Коноэ, поддержанный сильными мира сего, — владельцами банков и крупных предприятий, объединенных в концерны, хорошо помнившими и Хасан, и Халхин-Гол (в отличие от генералов-генштабистов), — прочно держался на своей точке зрения: Японии пока рано воевать с Россией, не наступил момент. Вот когда Германия обескровит ее, измотает, раздавит Красную армию, вот тогда и можно будет ввязываться в драку. А пока надо подождать. Советник премьера Одзаки очень умело проводил эту линию и склонял принца к «южному варианту»— в общем, Ходзуми Одзаки действовал блестяще.

Все попытки генерала Тодзио и министра Мацуоки повернуть страну на войну с Советским Союзом ни к чему не привели. Хотя усиленная разработка секретного плана «Кантокуэн» продолжалась, и это, естественно, заставляло Зорге быть настороже.

Когда Отт ознакомил его с очередной шифровкой, приготовленной к отправке в Берлин, Зорге только руки в стороны развел.

— Дай Бог японскому императору крепкого здоровья, — сказал он.

— Очень крепкого, — добавил Отт.

В шифровке было специально подчеркнуто следующее: «Военные приготовления Японии против СССР ведутся со все возрастающей быстротой».

Советский посол Сметанин попросил у Мацуоки аудиенцию, Мацуоки попробовал увернуться и перенести аудиенцию на более поздний срок, но Россия была не той страной, с которой проходили такие штуки, — Сметанин настоял на своем, заявив, что имеет неотложное поручение правительства, которое обязан срочно донести до руководства Японии. Мацуока принял Сметанина.

Посол задал министру вопрос в лоб: будет ли Япония в случае военных конфликтов СССР с другими странами соблюдать нейтралитет?

Мацуока поморщился: вопрос был неприятный. Потом взял себя в руки и произнес высокомерно:

— Основой внешней политики Японии является Тройственный пакт, в который, как вам известно, господин посол, входят Япония, Германия и Италия, и, если настоящая война и пакт о нейтралитете, заключенный с Советским Союзом, будут находиться в противоречии с этой основой, то пакт о нейтралитете не будет иметь силы.

Вопрос был прозрачный, ответ на него был дан еще более прозрачный. Советник Ходзуми Одзаки продолжал склонять своего патрона к «южному варианту»: да, война Японии нужна — с одной стороны, для встряски, с другой — наступила пора начинать поход на Азию, чтобы стать центром этой части света. Коноэ, слушая советника, лишь согласно наклонял голову: да, да, территория у «южного варианта» огромная, поэтому и встряхнуться есть где, и ноги с костями размять, и из пушек пострелять. Генералы получат полный набор удовольствий. А вот север… На север идти еще рано.

Посол Сметанин покинул министерство иностранных дел раздосадованный, вечером послал в Москву срочную депешу.

Двадцатого июня сорок первого года Зорге, как мы уже знаем, отправил в Центр спешное сообщение, где со ссылкой на посла Отта предупреждал разведупровское начальство, что через два дня начнется война. Но отчаянный вопль его «Люди, будьте бдительны!» повис в воздухе.

Отт, пребывая в благодушном состоянии, разоткровенничался, со вкусом выкурил гаванскую сигару и, достав заветную коньячную бутылку, предложил выпить «за победу великой Германии».

Зорге поднял тонкостенную коньячную посудину с широким донышком и чокнулся с Оттом:

— За победу великой страны!

Отт на «мелкое разночтение» в словах внимания не обратил и сказал:

— Оборонительные позиции Советов еще более небоеспособные, чем они были, например, год назад, более слабые, если хочешь, чем у Польши, когда мы ее брали на абордаж. Вот так-то, дорогой Рихард. И это — теорема, которая не требует доказательств. Догма.

Зорге хотел сказать послу, что тот перепутал догму с аксиомой, но промолчал: к чему впустую сотрясать воздух?

Посол вновь налил немного коньяка, потом потянулся к столу, ухватил рукой стопку бумаг, лежавшую сверху, перекинул ее Рихарду:

— На, почитай!

— Что это?

— Копия доклада генерала Ямаситы императору.

На верхнем листе краснел штамп «совершенно секретно». Зорге стукнул ногтем по штампу, словно бы хотел сбить с бумаги краску.

— А то, что здесь стоит гриф…

Отт перебил его:

— Ничего страшного. Японцы сами передали нам этот доклад. Ты почитай, почитай… Тебе будет интересно. Там много хороших слов о нашей армии и нашем оружии.

Доклад действительно был интересен. Генерал-лейтенант Ямасита с группой офицеров почти полгода провел в Германии (из