неизменная гармония ваших видов да будут душою ваших суждений, и благословение Неба низойдет на вас, чтобы направить, просветить ваши занятия».

Генерал-губернатор Спренгтпортен прочел со второй ступени трона шведский перевод речи.

В этой речи явилось слово «constitution» в единственном числе, и люди желающие видеть Финляндию обособленною в отдельное государственное тело, усматривают в этом слове краеугольный камень последнего. Но из соображений выше изложенных ясно видно, что Император Александр не мог дать своим словам такого значения. Сему новым подтверждением служит и то, что в речи он обещал «maintenir votre constitution, vos lois fondamentales», т. e. сохранить особо и конституцию и коренные законы. Но это был бы ничем не объяснимый плеоназм, так как «конституция» уже обнимает всякие основные и коренные законы. Напротив оба слова имеют полное основание быть употребленными рядом без всякого излишества, если слову конституция присвоен был смысл учреждения, организации, устройства. Сохранялось административное «устройство», и вместе с ним «коренные законы», в роде личной свободы и т. п. Такое толкование соответствует и всей совокупности мер принятых в эту эпоху, и Ответной речи епископа Тенгстрёма, вслед за сим приводимой. Нельзя также не видеть, что Император Александр говорил о пополнении своих прав, предоставленных военный счастьем, а не об их ограничении, что было бы естественно, и даже обязательно сказать в параллель с правами победителя, если бы имелась на самом деле в виду конституция в новейшем тесном смысле этого слова.

О том, что происходило на торжественном заседании, должен был по церемониалу быть веден протокол Сперанским при содействии Ребиндера. Для них был даже приготовлен и особый стол. Шведско-финские писатели при этом называют Сперанского «статс-секретарем финляндских дел (statssekretärare för finska ärendena)». На деле он был статс-секретарем Его Величества, независимо от этих дел, и ранее того как они ему были поручены. Сам Сперанский везде подписывался просто: «статс-секретарь Сперанский» и нигде к этому титулу не встречается прибавки относительно финляндских дел.

Кастрён говорит, что протокол был веден, но признается вместе с тем, что его нигде не оказалось. Можно довольно основательно предположить, что протокола и вовсе не было. Идея протокола, вероятно, не принадлежала Сперанскому, и была ему навязана составителями церемониала. Но допустив её в числе прочих статей, когда дело дошло до осуществления, он не исполнил её. Сперанскому, стоявшему теперь на высоте бюрократического величия, естественно должно было показаться неуместным исполнять обязанности протоколиста пред второстепенным провинциальным собранием. К тому же, и едва ли это не наиболее существенно, Сперанскому было не только затруднительно, но и невозможно вести протокол, в котором все по крайней мере на половину было ему непонятно. Правда при нем был Ребиндер; но было бы очень легкомысленно положиться исключительно на этого молодого и мало известного Сперанскому человека, и так сказать, с закрытыми глазами подписывать то, что он предложит. Не исполнить в виду этого статью о протоколе было тем легче, что церемониал имел значение второстепенное, и не был подписан Государем. По всей вероятности Император Александр даже и не был осведомлен о всех подробностях церемониала; форма утвердительной надписи свидетельствовала, что последний был только «доложен» ему Сперанским, т. е. на словах объяснены сущность и главнейшие черты его. Тем легче было видоизменить разные детали, лишь доводя о том при надобности до высочайшего сведения.

За неимением протокола трудно сказать, были ли приветственные речи ораторов сословий сказаны до речи Императора Александра или после неё. Князь Гагарин, описавший 13 дней поездки Александра по Финляндии, обрисовывая это собрание, говорит: «начались фразы; каждое сословие говорило свои; ландмаршал тоже; Император сказал свое слово очень милостиво».

Речей Де-Геера и Ореуса не имеется среди наличных документов; но епископ Тенгстрём и оратор крестьянского сословия Клокар составили свои приветствия в следующих выражениях.

Тенгстрём:

«Государь! Благородное сердце, вместе с просвещенными и либеральными чувствами В. И. В-ва, уже в достаточной мере обеспечили нам ненарушимость всемилостивейших Ваших обещаний. С первого же вступления в нашу страну Ваших победоносных войск, В. В-во удостоили дать нам уверения в неизменном сохранении нашей веры, нашей формы администрации (administration) и всех других прав и преимуществ, коими пользовались мы до сих пор под кровом законов, основавших и в течение многих веков поддерживавших безопасность и счастье каждого финляндца.

Но В. И. В-во тем не менее имели великодушие предложить сословиям Финляндии, здесь п всемилостивейшему Вашего В-ва повелению собранным, новые выражения святости уверений, которые им уже были даны В. И. В-вом, и вместе с тем принять новые знаки верности покорного и благодарного народа.

Эти знаки представлены сегодня В. И. В-ву не только по глубокому уважению, обязательному пред могуществом и величеством престола, но еще более в силу самой живой и самой искренней привязанности, одушевляющей в настоящую минуту всех добрых граждан, счастливых воздать Кесарева Кесареви и Божия Богови.

Летописи человечества увековечат память о милосердии и великодушии, коими В. И. В-во удостоили сегодня привязать к себе Ваших новых подданных; они же никогда, не перестанут стремиться все более и более делаться достойными благодеяний и отеческой любви В. И. В-ва; милость и покровительство Ваше всегда будут их славою и их счастьем.

Всенижайше Яков Тенгстрём.

Речь представителя крестьян, Клокара:

«Могущественнейший и всемилостивейший Император и Великий Князь! В ту минуту, когда с дозволения В. И. В-ва. крестьянское сословие также пользуется неоцененною милостью приблизиться к августейшей и священной особе В. И. В-ва, мне не достает слов для выражения преданнейшего почитания и самой душевной признательности, коими сословие чувствует себя проникнутым. От искреннейших сердец желает оно при этом случае принести через мое посредство В. И. В-ву самые добровольные дары. Они всегда будут последствием чувств, столь многократно вызывавшихся и возобновлявшихся щедротами В. И. В-ва, даже среди ужасов, сопровождавших первые удары оружия [83].

С такими мыслями сословие крестьян представляет себе прежде всего величие настоящего события, когда В. И. В-во, будучи победителем, пожелало однако всемилостивейше дозволить покоренному народу собраться пред августейшей Особой В. И. В-ва в порядке, установленном древними правами, дабы быть выслушану и обсудить свои собственные дела.

Все это торжественно выражает милостивые виды В. И. В-ва в отношении нашего и страны нашей будущего благополучия; было бы поэтому преступлением даже против нас самих, если бы мы не шли навстречу В. И. В-ву с тем доверием, которого В. И. В-во имеет полнейшее право ожидать.

При искренности и единении, кои всегда были в подобных случаях отличительными качествами крестьянского сословия, беру смелость также удостоверить в них В. И. В-во, присоединяя всепокорнейшую просьбу о том, чтобы мне, также как