«да здравствует Александр I Император Всероссийский, великий князь Финляндский!», на что предстоящие отвечали с своей стороны восклицаниями: «да здравствует Александр!» Потом была прочтена благодарственная молитва и пропето «Тебе Бога хвалим», и Государь возвратился домой, сопровождаемый теми же восклицаниями.

Этим кончились церемонии, и в тот же день Император Александр уехал в Гельсингфорс. Но, проезжая обратно в Петербург, Александр издал еще один манифест к жителям Финляндии. По всей вероятности, из путешествия своего до Або и на Тавастгус он вынес впечатление не совсем согласное с тем, что в речах своих излагали ораторы разных сословий. В особенности крестьянство, наиболее консервативное в симпатиях и антипатиях, преимущественно внушало недоверие и опасения. Поэтому, и по советам епископа Тенгстрёма, признано была нужным объявить во всеобщее сведение о принесенной депутатами на сейме 17-го марта присяге, а также и о грамоте 15-го марта. рассчитывали что глава духовенства, лучше зная нравы населения, лучше сумеет и обратиться к нему с публичным словом. Поэтому епископу Тенгстрёму поручено было составить упомянутый манифест и распубликовать его в церквах.

Впрочем, в составлении манифеста принимал вероятно участие и Ребиндер, как можно судить по письму к нему Сперанского, при котором препровождался манифест для перевода и распубликования.

В манифесте повторялись те же почти выражения, которые составляли сущность грамоты 15-го марта. Помечен он городом Борго 23-го марта 1809 г. Вот перевод его с французского.

«Соединив сословия Финляндии на общем сейме и приняв их присягу верности, мы пожелали при этом случае в их присутствии и в святилище Всевышнего торжественно подтвердить и удостоверить сохранение религии, коренных законов, прав и преимуществ коими каждое сословие в частности и все жители Финляндии вообще доселе пользовались.

Объявляя о сем, Мы полагаем должным вместе с тем известить наших верных подданных Финляндии, что основываясь на старинном и чтимом в этом крае обычае, мы взираем на присягу верности, добровольно и по собственному побуждению принесенную сословиями вообще и депутатами от крестьян в частности, за себя и за своих доверителей, кик на действительную и обязательную для всех жителей Финляндии присягу.

Будучи глубоко уверены, что этот добрый и честный народ навсегда сохранит к Нам и наследникам Нашим те же чувства верности и неизменной привязанности, кои всегда его отличали, Мы приложим старание с помощью Божией постоянно давать ему новые доказательства Наших усердных отеческих попечений о его счастье и преуспеянии».

Вместе с тем, по предложению Ребиндера, зашла речь о распубликовании речей, произнесенных Императором Александром. Предложение молодого советника финляндца было принято с похвалой. Сперанский не преминул испросить повеление Государя на этот счет, и 2-го апреля писал Ребиндеру: «Отдавая справедливость намерениям вашим, также, как и епископа (Тенгстрёма), Е. В-во одобряет мысль вами предложенную, напечатать их по-шведски и распространить, если, во всяком случае, по зрелом размышлении и выслушав мнения маршала и епископа, вы найдете, что это оглашение может помочь и общественному мнению составиться и уясниться». Ребиндер, конечно, не замедлил воспользоваться предоставленным ему отчасти условно разрешением.

Таким образом, к прежним объявлениям, повторявшим все те же обещания сохранить религию, законы и права, присоединились еще новые, в сущности ничего нового не сказавшие, если не считать объявления о принесенной депутатами присяге и внесения некоторых новых противоречий. Это обилие однородных документов, исходивших по большей части не по инициативе самого правительства, а по советам финляндцев, и даже из-под их пера, можно объяснить только тем, что они видели цели свои не вполне достигнутыми при актах прежде изданных, и надеялись в новых повторениях прийти к желаемым результатам.

17-го марта Император Александр уехал в Гельсингфорс, и на другое утро посетил Свеаборг, встреченный залпом 900 орудий. Осмотр длился целые 5 часов. Обед был приготовлен в ратуше, затем следовал бал от города. 19-го числа Александр был уже в Або, совершив въезд в этот древнейший город Финляндии, как и в Борго, верхом, при колокольном звоне и пушечной пальбе. Местное начальство встретило его у триумфальных ворот с надписью, приведенною выше. Войска, за несколько дней пред тем возвратившиеся из Швеции и с Аланда, стояли в ружье и потом проходили церемониальным маршем. Два дня, проведенные Императором Александром в Або, употреблены были, кроме военных и дипломатических дел, на осмотр адмиралтейства, верфи, флотилии, а также госпиталей, университета, судебных мест. В гофгерихте Александр присутствовал при слушании уголовного дела, причем приговоренному к смертной казни преступнику, в виду смягчающих обстоятельств, повелел заменить эту казнь другим наказанием. Потом президент представил Александру о некоторых назначениях чиновников; представления были утверждены немедленно. Члены гофгерихта просили о пожаловании суду портрета Александра Павловича, в память этого посещения. Он согласился, с тем однако, чтобы портрет учредителя гофгерихта, Густава Адольфа, оставлен был на прежнем месте.

22-го марта Государь направился из Або на Тавастгус и Борго; где и был издан 23-го числа только что приведенный новый манифест к финляндцам, по поводу принесенной на сейме повторительной присяги.

Приехав в Тавастгус, Император Александр ознакомился с местными учреждениями, в том числе с управлением генерал-губернатора, которому, согласно с мнением Спренгтпортена, местопребывание назначено было в этом городе[90]. Но здесь случился эпизод, устранивший со сцены лицо игравшее, в последне-описанных событиях в особенности, едва ли не главнейшую роль.

При объяснениях Государь выразил, между прочим, мнение о том, что было бы удобнее иметь генерал-губернаторское управление не в Тавастгусе, а в Або. Это мнение, высказанное вскользь и не содержавшее в себе строго определенной монаршей воли, повлекло однако за собою крупные последствия: и главнокомандующий Кнорринг, и генерал-губернатор Спренгтпортен, столь прочно поддерживавшие до сих пор один другого, сперва столкнулись между собою, а потом должны были оставить свои высокие должности: Кнорринг в апреле, Спренгтпортен в начале июня. Для первого вполне достаточный повод подать просьбу об отставке заключался уже в том крайнем неудовольствии, которое Александр Павлович недвусмысленно выразил ему за несколько дней пред сим в Або, по случаю отмененной экспедиции на шведский берег. Новейший эпизод только ускорил развязку. Для отставки же Спренгтпортена он был едва ли не исходным пунктом. Столь настойчиво домогавшийся приезда Александра в Финляндию, Спренгтпортен в этой самой Финляндии и от самого Александра получил такой урок, который разбил все его честолюбивые мечты.

Сущность дела состояла в том, что Спренгтпортен не замедлил принять высказанное мимоходом мнение Александра к безотложному исполнению, и поручил абоскому губернатору Троилю озаботиться тотчас же приготовлением в Або квартиры для генерал-губернатора. Лучший дом занят был главнокомандующим Кноррингом, и Троиль, хотя усиленно извиняясь, обратился к нему с просьбою очистить этот дом, ссылаясь на