брака. Я обожал истории женатых пар, которые видел в сериалах, фильмах и даже в собственной жизни. Я хотел того, что было у моих родителей и бабушек с дедушками, не понимая, сколько труда в это вложено на самом деле. Но во всех этих историях находилось место только для каких-то конкретных эмоций, сюжетных линий и определенных персонажей. Когда вы живете «долго и счастливо», у вас нет пространства для того, чтобы просто быть человеком, не говоря уже о том, чтобы увидеть человека в своем партнере. Именно из-за этого конфликта я сделал Эмили предложение так, как сделал. (Написав, я понял, насколько неромантично это звучит — конфликт как повод для предложения, однако оставайтесь с нами.)

Когда мы осознали, что готовы к женитьбе, я, со своей любовью к зрелищным жестам, захотел сделать что-то невероятное и экстравагантное. Но будь я честен с собой, я понял бы, что это желание, вероятно, вызвано не вполне чистыми побуждениями. Да, я хотел показать и доказать, насколько сильно люблю ее, но, полагаю, какая-то часть меня желала продемонстрировать ей и всем нашим знакомым, как много любви я готов дать ей в будущем. Эта часть требовала, чтобы на нее обратили внимание и оценили. Мне кажется, все мы ставим перед собой обе эти цели, когда дело доходит до грандиозных событий и широких жестов. Посмотрите, например, на свадьбы: зачастую это серьезное, дорогостоящее мероприятие длиной в несколько дней пары планируют годами. Миллионы пар откладывают свадьбу просто ради того, чтобы потом сделать ее незабываемой. Девочки растут, больше мечтая о том дне, когда выйдут замуж, чем о мужчине, за которого будут выходить. Свадьба превращается в фантазию, ожидающую осуществления. Мы берем кредиты, тратим больше, чем имеем, чтобы наша невеста/жених или наши родители были счастливы. В реальности свадьбы делаются не для молодоженов — это шоу для гостей. Многие говорят, что почти не помнят своей свадьбы, так как перед ней испытывали невероятный стресс, стараясь превратить этот день в идеальный, но позабыв получить удовольствие от него. Скажу странную вещь, наивную и простую: любви не нужно шоу. Ей не нужна аудитория в две сотни гостей. Ей не нужна ресторанная еда и прикольный фон для фотографирования, ей не нужны нервные окрики организатора, заботящегося о соответствии цветов букетов и салфеток. Любви все это не требуется, но иногда необходимо нам. И это нормально. Мы не становимся от этого хуже, и это не означает, что наша любовь ненастоящая; однако изучение себя и причин, по которым мы хотим всего этого, — важный шаг в самопознании. Я думаю, что будущие поколения, изучая наши свадебные традиции, сочтут их нелепыми. Вряд ли нашим детям понадобится день, который стоит сотни (а иногда тысячи) тысяч долларов, чтобы начать жить вместе. Вместо этого они пустят деньги на настоящие нужды совместной жизни и ограничатся празднованием в кругу друзей — таким способом, который будет наиболее уместен для них и для их личной истории любви. Пожалуйста, поймите, я не осуждаю свадьбы, но, кажется, чем больше мы видим разводов, тем сильнее осознаём: мы должны пересмотреть не только то, как мы женимся, но и то, как и почему начинаем встречаться. И хотя признавать это неприятно, крайне важно как минимум разобраться и внутренне примириться с тем, почему мы хотим или требуем того, чего хотим или требуем. Эта потребность (или отсутствие ее) «показать» (или не показывать) нашу любовь — и есть одна из причин, по которым я до сегодняшнего дня бешено влюблен в свою жену.

Эмили никогда не стремилась к публичной демонстрации любви. Она из тех людей, для которых нормально тайно сбежать с любимым или выслушать предложение один на один, без камер и зрителей, и не иметь потом видеодоказательств. Она не станет размещать пост о событии в соцсетях, чтобы «зафиксировать» произошедшее, она полностью самодостаточна во всем, что касается ее внутреннего опыта, и не нуждается во внешнем его подтверждении. Но замуж она вышла за того, кто годами зависел от внешнего, постоянно ища одобрения остального мира и не зная, как найти его внутри себя. Примерно на третьем месяце знакомства я решил продемонстрировать всем своим друзьям, что безумно влюблен в Эмили. И, как настоящий романтик, потратил много дней, создавая для нее идеальную и слишком серьезную стихотворную поэму. Я сделал ей сюрприз, прочитав свой опус на мероприятии в присутствии нескольких сотен человек. Никогда раньше я не писал и не читал стихов; я понимал, что таким образом ставлю себя в уязвимое положение, рискуя получить унизительную реакцию, но риск провала мерк в моих глазах, когда я представлял, как она растает от моих слов любви.

Этого не произошло. На самом деле я добился противоположной реакции. Хотя некоторые присутствовавшие женщины и «растаяли» от моих слов и даже сообщили Эмили, какая она «счастливая» (она до сих пор ненавидит, когда ей говорят подобное, так как это полностью игнорирует ее личное желание встречаться со мной и практически отрицает тот факт, что ОНА со своей стороны также выбрала меня), Эмили считала в моем жесте потребность, лежавшую глубже. Она увидела, что я хотел завоевать ее, публично заявив о своих чувствах, и не поддалась на это. Именно поэтому, спустя почти полтора года, когда дело дошло до очередного жеста в ее адрес, я уже знал: пускай мне и хочется замутить что-то «большое» в честь помолвки, это что-то должно быть искренним и подходить именно для нее, так как все, чего она хочет, — это я. Не фальшивая публичная версия, которой, как я думал, мне следует стать ради нее. А я сам.

В то время в моде были вирусные предложения руки и сердца. Люди делали безумные предложения с флешмобами и трейлерами выдуманных фильмов и записывали все на скрытую камеру. Я как режиссер музыкальных клипов знал об этом все, ведь это входило в круг моих профессиональных навыков. В голове моей вертелись тысячи идей, однако ни одна из них не подходила для Эмили; все они были только для меня. Ее не впечатляли ни шумные зрелища, ни количество вовлеченных лиц, ни мнение других о предложении, сделанном ей. Она не нуждалась в параде, который подтвердил бы мои сильные чувства к ней, — он стал бы лишь моей попыткой доказать самому себе собственную полноценность. Но необходимость — мать изобретательности, и я уверен: мое двадцатисемиминутное предложение оказалось столь удачным и популярным, потому что получилось таким, каким я хотел его создать. Уникальным. Оно отличалось от других предложений тем, что было нашим.