С возрастом это состояние куда-то уходит, и человек чаще всего остается один на один со своими проблемами и трудностями.

Детские страхи, они, безусловно, существуют, так же как и детские комплексы, но они привносятся в жизнь малыша нами, взрослыми, нашими привычками и представлениями о жизни.

Ребёнок, как чистый лист бумаги, на нём можно писать всё, что вам захочется, и он ещё не может сам отобрать и решить, что ему надо, что нет.

Мне повезло. Я родилась в 1951 году. Хотя и прошло всего шесть лет после окончания войны. В людях ещё жила радость победы, огромная сила духа, чувство единения всех и вся, уверенность, что можно пережить самое страшное и остаться в живых. Желание строить новую прекрасную и такую счастливую жизнь!

Страна только поднималась из руин. Все жили одинаково бедно. Не хватало самого необходимого – жилья, продуктов, одежды и обуви. Но было огромное желание всё это создать. Человек так устроен, что он быстро забывает плохое и долго помнит хорошее.

Я родилась в московском роддоме, в Банном переулке, рядом с Первой Мещанской улицей (теперь это проспект Мира). Мы жили тогда на Средней Переяславской улице в деревянном барачном доме, построенным в виде буквы «П». Я помню маленький закрытый дворик и большое красивое дерево, что росло в центре. Зимой там строили из снега горку и заливали её водой.

Дом был двухэтажный, когда-то внизу размещался трактир. В правом крыле дома было полуподвальное помещение, и там тоже жили люди. Я помню, как мы детьми пугались, когда, глядя в зарешёченное подвальное окно, можно было увидеть только ноги прохожих.

Наша квартира была на первом этаже. Напротив входной двери – крутая лестница на второй этаж. Под лестницей дверь в чулан, где хранились ненужные вещи, рядом вход в нашу квартиру.

Входящий сразу попадал на большую общую кухню. Неярко горела единственная слабая лампочка. Там стояли большая четырехкомфорочная газовая плита, и вокруг несколько кухонных столов. У каждой хозяйки – свой стол.

В углу – дверь в уборную. Тогда ещё не было слова «туалет» и уборную называли уборной. Сливной бачок был подвешен высоко, и, чтобы спустить воду, надо было дергать ручку, висевшую на длинной железной цепи. Я долго не дотягивалась до этой ручки и поэтому пользовалась горшком.

Справа – раковина с единственным краном холодной воды. Горячей воды тогда не было. Мылись или в бане, или на кухне – грели воду, наливали её в большое оцинкованное корыто, просили всех закрыть двери, тогда в кухне стоял невыносимый пар, и было очень жарко.

Белье стирали вручную, с помощью специальных стиральных досок. Они были с оцинкованной ребристой поверхностью, их опускали в таз или корыто, и руками терли о них вещи.

Стиральных порошков тоже не было, стирали хозяйственным мылом. Белое кипятили в больших чанах на газу с добавлением хлорки. Сушили бельё на улице. Посреди двора развешивали длинные верёвки и деревянными прищепками крепили вещи. У каждой хозяйки была своя верёвка. Особенно «вкусно» бельё пахло после мороза.

Слева от входа была комната соседей – тети Моти и дяди Яни, так я их называла. Все остальные комнаты занимала наша семья – в одной жила моя одинокая тетушка Полина, а в другой – бабушка, дедушка, мама, папа и я. Папа разделил её перегородкой на две половинки, чтобы была хоть какая-то иллюзия уединённости.

У входа в нашу комнату была большая печка. Она отапливалась дровами. Дрова хранили в сарае около дома. Я помню, в детстве мне, наверное, не хватало кальция, и я с удовольствием откалывала от печки кусочки известки и ела их. Мама пугалась и говорила всем, что я «съела печку».

В комнате было два окна, выходивших на улицу. Недалеко проходила ветка железной дороги, и я любила слушать протяжные гудки паровозов и стук вагонных колес. В такие моменты я мечтала о дальних странах и неизведанных краях.

Ещё мне нравилось сидеть у окна и смотреть на то, что делается на улице. Напротив был продуктовый ларёк и булочная. Там всегда было многолюдно. По улице ездили машины, бегали собаки, ходили люди, одним словом, жизнь кипела и бурлила.

Окна были невысоко, и если занавески были не задернуты, то прохожие тоже могли заглянуть к нам в комнату и увидеть нашу жизнь.

Совсем маленькой я себя помню плохо, отрывки воспоминаний остались только благодаря фотографиям. Вот я сижу на санках в белой кроличьей шубке и такой же шапочке, что по тем временам – роскошно одетая.

Мама всегда старалась меня красиво и дорого одеть, насколько ей позволяли возможности. Но красиво и дорого по тем временам – это совсем не одно и то же, что сегодня. Я была у бабушки единственная внучка, все остальные у неё были мальчишки. Поэтому мне доставалось больше других нежности и заботы. Тем более, что старшие мамины сестры жили отдельно, а я – в большой и дружной семье.

Помню ту атмосферу любви ко мне, единственному ребенку среди множества взрослых. У меня были и бабушка, и дедушка, и мама, и папа, и тётя, и даже няня.

Простая старушка – бабушка Феня, которая сидела со мной до того, как я пошла в детский сад, потому что все в семье работали, а в сад брали только с трёх лет. Да и с детскими садами в то время было сложно. На всех детей их не хватало.

Помню, что в детстве мне очень нравилось танцевать, я всё время представляла себя балериной и ходила на цыпочках. Когда собирались на праздник гости, меня ставили на высокую табуретку, с которой я читала стихи или пела детские песни. Все с умилением смотрели на меня и хлопали. Уже тогда я, наверное, хорошо усвоила, что «ласковый телёнок двух маток сосёт». Я любила ходить в гости к соседям и очень радовалась, когда они угощали меня конфетами или пирогами.

Гости собирались и по вечерам, и на праздники. Семья была большая и очень певучая. У бабушки из девяти детей осталось в живых всего четыре дочери. Все они хорошо пели. Дедушка даже мечтал, чтобы они выступали в Русском народном хоре им. Пятницкого. Этот знаменитый хор отметил в наши дни свой столетний юбилей. К сожалению, мне их таланты не передались. Магнитофонов в то время не было, и хоровое пение заменяло нам эстраду и концерты.

Ещё все любили слушать радио. Я помню большую черную тарелку, из которой доносились музыка или речь диктора. Они висели всюду: и дома, и на улице.

По радио транслировали концерты по заявкам или передавали записи спектаклей, концертов классической музыки. Я помню своего дедушку, который очень любил слушать концерты народной песни. Он сидел задумчиво около радиоприёмника и внимательно слушал.

Детей в доме было много, и все разного возраста. Бабушки выходили посидеть на крылечко и смотрели, как дети играют во дворе, выходить на улицу одним малышам строго запрещалось.

Одеты все были скромно. Я помню одинокую старушку по кличке «Клёниха», она сшила себе пальто из старого клетчатого пледа и гуляла в нём. У нас, детей, это вызывало невообразимый смех, а она сердито гоняла нас своей клюкой.

Дети тоже были одеты очень просто, так, мне бабушка шила кофточки и платья из папиных старых рубашек. Зимой все бегали в валенках, простых пальтишках с цигейковым воротником и таких же цигейковых шапочках.