— Когда обстоятельства дела окончательно прояснятся.

— А если вы так ничего и не узнаете? Что-то мне подсказывает, этим всё и кончится. Ничем, — со злостью в голосе припечатал Руперт. — И, к примеру, мистера Баттискомба вы здесь не держите. И профессора. То, что я здесь вырос, не значит, что это по-прежнему мой дом и я могу здесь жить.

— Уверен, что вашего брата ваше пребывание здесь не затруднит, — с непробиваемым видом парировал инспектор Годдард.

Руперт, демонстративно скривившись, прошествовал к дивану и тяжело опустился на него. Он осматривал книжные полки с таким видом, словно впервые оказался здесь. Его взгляд ненадолго задержался на двух полках, которые Айрис опустошила в связи с перестановкой книг, и был таким придирчивым, что Айрис захотелось извиниться за беспорядок. Наверное, потому, что работа уже несколько дней стояла на месте.

Айрис почти не продвигалась с книгами, а так тревожившая её по началу история со взломом вообще забылась. Какое бы сокровище не пряталось в библиотеке, это и в сравнение не шло с историей леди Клементины и её сыновей.

Айрис прошла к «своему» столу, раскрыла журнал, натянула на руки перчатки и положила перед собой книгу, которую начала описывать ещё вчера. Присутствие зрителей тяготило. Им что, больше места не было собраться?

Дэвид взял со стола какой-то журнал и неспешно его листал, инспектор Годдард сначала сидел спокойно, а потом начал проявлять признаки нетерпения. То перебирал свои бумаги, то поднимался на ноги и начинал что-то разглядывать в витринах, при этом постоянно посматривая в сторону одной из дверей, — тех самых, через которые вошла Айрис.

Когда Айрис уже решила, что он сейчас сам отправится к мисс Фенвик, дверь открылась.

Миссис Пайк, поздоровавшись со всеми, кого ещё не видела утром, сообщила, что мисс Фенвик выпила чаю, успокоилась и теперь, как миссис Пайк кажется, сможет поговорить.

— Она сказала, что хочет сообщить нечто важное, что касается леди Клементины и сэра Дэвида. Я не очень поняла, что она имеет в виду, но она сказала, что это слишком тяжело, она не вынесет этого повторно и поэтому хочет, чтобы сыновья леди Клементины тоже присутствовали при разговоре. «Чтобы покончить с этим раз и навсегда» — так она сказала.

Дэвид с Рупертом переглянулись — обеспокоено, но не слишком.

— Так что, нам всем к ней идти? Я не понимаю, — с лёгким раздражением протянул Руперт.

— Её комната довольно маленькая, боюсь, вам будет неудобно.

— Тогда пригласите мисс Фенвик сюда, — распорядился Дэвид. — У вас нет возражений, инспектор?

— Пока нет. Я тоже хочу побыстрее с этим покончить, — он бросил взгляд на стоящие на каминной полке часы.

Айрис думала, что её сейчас попросят уйти, но то ли о ней, тихо сидевшей у окна, все забыли, то ли Дэвид уже настолько свыкся с её присутствием и с её вмешательством в расследование, что не воспринимал сейчас как «чужака».

Миссис Пайк привела Фенвик, придерживая под руку, и попросила разрешения остаться с ней — на случай, если старушке снова понадобится помощь. Айрис миссис Фенвик вовсе не казалась такой уж слабой. Она скорее была расстроена и растеряна, как будто даже не вполне понимала, где находится, так тревожно она осматривала библиотеку.

Усадив Фенвик в одно из кресел, миссис Пайк отошла, а инспектор Годдард наоборот приблизился. Он представился и начла задавать вопросы. Фенвик ответила на несколько, а потом, чуть не на середине фразы, остановилась и взмахнула руками:

— Я не за этим сюда приехала! Не спрашивайте меня, что я в тот день видела, что знаю… Ничего я не знаю! Приехали гости, я помогала с серебром и ещё на кухне. Приготовила для леди Клементины одежду, чтобы ей было в чём выйти к обеду, к ужину… Я и не упомню сейчас всего. Кто пошёл, куда пошёл, во сколько. Я должна рассказать одну вещь… По-настоящему важную.

Мисс Фенвик замолчала, глядя в пустоту перед собой, и никто не решался её позвать. Наконец она, тяжело вздохнув, заговорила снова:

— Я обещала, что никому и никогда не расскажу. Я бы сдержала обещание, если бы не это… — Голос Фенвик задрожал. — Я ведь думала, она утонула… Графиня, её мать, всегда боялась, что лодка перевернётся. Она не хотела, чтобы леди Клементина на реку ходила, тем более одна. Он пыталась ей запрещать, но отец разрешал. Он и сам, и, говорят, его сестра, леди Гвендолин, тоже помешанные на этих лодках были, постоянно сбегали на реку. Леди Гвендолин я не застала, когда я к Вентвортам пришла, она уже была замужем. А вот отец леди Клементины реку любил и дочь приучил. А мать очень боялась. Очень… Она мне всё время говорила: «Фенвик, не пускайте её на реку! Следите!» Но это за маленькой уследишь, а со взрослой уже не так просто. Разве сладишь? Она же…

— Мисс Фенвик, — прервал её инспектор Годдард, понимая, что та углубляется в воспоминания, которые его совершенно не интересовали. — О чём вы хотели рассказать? О чём-то, связанном с убийством?

Фенвик покачала головой:

— Я не знаю, связано оно или нет. Но после того, что с ней сделали… Я должна рассказать, а вы уж сами разберётесь, господин инспектор. Все эти тайны, ложь… Всегда такое плохо кончается.

— Какая ложь?

— Дети, мальчики… Они… — мисс Фенвик словно захлебнулась последним словом. Из глаз у неё потекли слёзы.

— Что с ними? — инспектор терял терпение.

— Она их поменяла, — выдохнула Фенвик. — Поменяла.

Дэвид и Руперт вскочили на ноги. Даже инспектор Годдард вздрогнул.

Мисс Фенвик низко наклонила голову, словно пытаясь спрятаться, укрыться.

Трость Руперта упала на пол, и хотя звук от паления на толстый ковёр был тихим, мягким, Айрис всё равно вздрогнула, как от удара грома — такая сейчас в библиотеке была тяжёлая, жуткая тишина.

— Я знал! — произнёс Руперт высоким, дрожащим, почти неузнаваемо изменившимся голосом. — Я всегда это знал.

Глава 23. Дэвид и Руперт, Руперт и Дэвид

— Рассказывай всё! Фенвик, не молчи, рассказывай! — Руперт искал свою упавшую трость наощупь, потому что не отводил взгляда от Фенвик, точно боялся, что если отвернётся хоть на секунду, то старушка исчезнет вместе с тайной, которую хранила.

Дэвид Вентворт сидел к Айрис спиной, и она видела только, как сжались его пальцы на подлокотнике дивана. Он стиснул его так, что суставы побелели.

Дэвид не произнёс ни звука. Он даже не шевельнулся — точно окаменел.

— Господи, да говори же ты! — взвыл Руперт, который наконец нашёл