героини (полная детерминация ее поступков), затем находит метапозицию (неоднозначность, несмотря на детерминизм). Эта последняя позиция остается нерефлектируемой, нуждается в интерпретации, именно она «предметна, но сама не становится предметом рефлектируемого переживания».

Творческая рефлексия персонажа в драматургическом произведении («Шестеро персонажей в поисках автора» Луиджи Пиранделло)[482]

0. Творческая рефлексия имеет место в том случае, если для персонажа оказывается возможным осознать собственное бытие в качестве литературной фикции, ощутить себя действующим не в реальной событийности, но в произведении словесного искусства. Такая ситуация (в традиционном искусстве маловозможная) имеет глубокие последствия для становления того или иного конкретного художественного целого.

1. Ключевая особенность драмы Луиджи Пиранделло «Шестеро персонажей в поисках автора» (1921) – наличие «пьесы в пьесе»: первоначально перед зрителем предстают актеры, собирающиеся репетировать известную драму Пиранделло «Игра интересов».

2. Можно было бы ожидать, что мотив вставной пьесы будет истолкован вполне традиционно: в качестве своеобразной модели событий «объемлющей» пьесы, которая (модель) так или иначе проясняет характеры и поступки действующих лиц (ср. «Мышеловку» в 3-м акте «Гамлета», пьесу Треплева в «Чайке»).

3. У Пиранделло, однако, «Игра интересов» немедленно уступает место иной вставной пьесе, которую «приносят» несколько пришедших в театр людей, всерьез считающих себя ожившими персонажами некой недописанной драмы: «Драма заключена в нас, мы сами – драма»[483].

4. В фабуле пьесы шестерых Персонажей нет ничего необычного. В ней действуют: Отец, некогда «уступивший» жену своему секретарю; Сын, воспитанный вдали от родителей и ныне совершенно чуждый их заботам; Мать, у которой во втором браке родилось еще трое детей (Падчерица, Мальчик и Девочка). Завязка вставной драмы происходит после смерти второго мужа Матери, когда Падчерица вынуждена поступить в дом сомнительной репутации. Первым ее клиентом едва не становится Отец, который, узнав о бедственном положении Матери, настаивает на воссоединении семьи. Однако Падчерица неудержимо опускается на дно жизни, Сын презрительно равнодушен к страданиям родителей, Отец мучается сознанием собственной вины, Мать бесплодно скорбит о несчастьях близких.

5. В предложенной Персонажами пьесе акцентирован не событийный ряд, но некоторые общие закономерности построения художественного целого. Отец: «Автор, который дал нам жизнь, потом раздумал или не смог (! – Д. Б.) возвести нас в ранг искусства» (357).

6. Не потому ли автор вставной пьесы «раздумал» ее заканчивать, что «не смог» средствами привычной драматургии совладать с Персонажами, наделенными уникальной способностью к рефлексии? Они не только осведомлены о собственной изначальной литературности, но и убеждены в необходимости освобождения из-под власти авторского замысла: «Когда персонаж родился – …он тотчас получает независимость даже от своего автора… Иногда персонажу случается приобретать значение, которое автору и не снилось» (400).

7. Персонажи (в особенности Отец и Падчерица) стремятся (каждый в своих интересах) поставить под сомнение собственную завершенность, «характерность». В их драме непреложно существует лишь ряд эпизодов, но идеологическое истолкование событий Персонажами исключает возможность единообразного объемлющего взгляда на их (событий) смысл. Каждый из Персонажей стремится подчинить себе остальных, стать автором собственного варианта драмы. Так нарушается неотъемлемое для драматургического произведения единство истины, нормы, в сопоставлении с которой поступки персонажей обычно трактуются как следование долгу, вина и т. д.[484]

8. Постепенно становится ясно, что театральная труппа, пытающаяся поставить пьесу Персонажей, обречена на такого же рода неудачу, которая постигла ранее автора, вызвавшего их к жизни. Распадающееся единство вставной пьесы, расширяясь, достигает последних пределов драмы Пиранделло. Ни один эпизод не удается разыграть однозначно, без учета внефабульных реплик персонажей, их «теоретических» споров, не укладывающихся в рамки единого авторства (ср. в особенности сцену в заведении мадам Паче).

9. Драму Персонажей оказывается невозможным поставить ни традиционным путем (рефлексия Персонажей не вмещается в обычные драматургические законы), ни с учетом требования Персонажей о предоставлении им собственного авторства.

10. Создается впечатление, что основной конфликт драмы Пиранделло сугубо техничен, литературен. Однако именно в этот момент ключевая инновация Пиранделло («очеловечивание» Персонажей) обретает еще одно, вполне жизненное измерение. Реальность (которую представляют Актеры) и сцена уравниваются в правах, более того – Персонажи пытаются претендовать на бо́льшую по сравнению с Актерами степень «жизненности»: «Персонаж, – говорит Отец, – всегда имеет право спросить человека, кто он такой… Персонаж всегда есть “кто-то”. Между тем человек часто может быть и никем». Далее на недоуменный вопрос Директора («Вы реальнее меня?») Отец отвечает: «Естественно, поскольку ваша реальность может меняться с каждым днем» (399–400).

11. Статус фиктивного, иллюзорного взаимодействия ролей, масок закрепляется не только за традиционной, «арефлективной» драматургией, но и за повседневной жизнью. Актерство перестает быть временным занятием участников репетиции, «прирастает» к обыденности в целом. По Пиранделло, «только процесс самосознания… делает жизнь подлинной»[485]: «если в неподлинном бытии, то есть в жизни, не видящей себя, человек только смутно ощущает чуждость своего лица, то… став объектом собственной рефлексии, он осознает… неподлинность той маски, которую ему приходилось носить в обществе»[486]. В проблеме самоидентификации и лежит исток «поисков», давших название пьесе Пиранделло, связующее звено между жизненными и литературными интересами ее героев.

12. На каких позитивных основах строится целое «Шестерых персонажей…»? Ведь если в рамках традиционной драматургической традиции усомниться во вставной драме Персонажей, то будет поставлена под сомнение и вся пьеса в целом! В каждом из Персонажей слиты предначертанные фабулой внешние поступки и глубоко личностное, не предопределенное единообразной логикой идейное их обоснование. Различные «режиссерские» самоопределения Персонажей не в силах непротиворечиво согласовать и объемлющая пьеса, однако она способна изобразить их последовательно, породить некий контрапункт взаимоисключающих интерпретаций. Интерпретации эти парадоксально сосуществуют, придавая последнему целому пьесы нелинейный, «симультанный» характер.

13. Собственный конфликт вставной драмы вторичен, иерархически подчинен главному, внефабульному конфликту: преодолению разрыва между имманентным и внешним взглядом на сущность человека в искусстве и в жизни. Для каждого из Персонажей этот конфликт предстает в собственной модификации. В условиях традиционной драматургии при любом исходе событий все Персонажи оказались бы «в проигрыше», т. к. общая норма неизбежно была бы предложена им извне (на этом и пресеклась деятельность гипотетического автора вставной пьесы). В условиях «неклассической» драматургии Пиранделло все Персонажи оказываются «в выигрыше», т. к. каждый из них в итоге сохраняет право на автономию, в общем наборе индивидуальных интерпретаций присутствуют все (в обычных условиях альтернативные) варианты.

14. В финальных стенах действие вставной драмы Персонажей «догоняет» во времени события, происходящие на сцене театра, руководимого Директором. Развязку (гибель в бассейне Девочки и самоубийство Мальчика) Директор и Актеры наблюдают изнутри событий. Прежде Персонажам приходилось пересказывать и пластически воссоздавать фабульные эпизоды, теперь граница между миром вставной пьесы и миром Актеров как будто бы полностью исчезает. В едином событии присутствуют и традиционная, ролевая драматургия и драматургия «неклассическая», строящая художественное целое с учетом творческой рефлексии Персонажей.