хоть кому-то, даже какой-нибудь нелепой чёрной твари, которая может обитать в этом полусумраке. Лишь бы эта тварь понимала русскую речь и сумела хоть как-то объяснить-указать ему дорогу назад.

И вновь вспомнил личико Ариши, белоснежные кудри, любимый её заводной паровозик, который запускали они в детской комнате… вместе с ним. В такие минуты он сам забывался, становясь другим. Тёплым, даже — нежным, таким, каким не знал его никто, кроме дочери. Теперь же Еремей Силуанович понял, что где-то глубоко-глубоко на дне его искорёженного естества есть ещё один… он. И, кто знает, может быть, этот он — единственный настоящий. Способный на любовь, внимание, прощение — способный решительно на всё, если его ведёт вперёд лучик по имени Ариша.

И Ариша сейчас будто бы была рядом, хотела обхватить ладошкой его большой окровавленный палец, и вывести из тьмы.

Но где же, где она, чудная, славная? Её не было. Аришечка лежала сейчас на снегу под окнами особняка, и из последних сил молила о помощи. А его, злого барина, страсть к наживе довела до бесславного обрыва и пропасти…

Аришечка… и вновь откуда-то эти слёзы, хлынули потоком, размывая пот и грязь, нестерпимо защипали глаза. Рука сама собой устремилась в карман, но вместо платка Еремей Силуанович достал нечто иное — сам сначала не понял, что это, и как попало к нему?

Но, поднеся прямоугольную плотную карточку к самому носу, округлил глаза. Буквы «Оберъ-камергеръ Гвилумъ, Вестовой Хаоса» вспыхнули фиолетового-розовыми огоньками.

Визитка! Её всучил этот самый чёрный, когда был у него в полдень!

«Даёт возможность связаться со мной. Если я буду нужен вашей милости, и захотите передать что-либо моему господину, просто соизвольте взять в руки сию визитку, — вновь отдалённым эхом прозвучали в памяти слова. — Потрите чуть, и в скорости, как только позволят мне обстоятельства, я непременно окажусь к вашим услугам…»

Еремей Силуанович потёр визитку большим шершавым пальцем, оставляя на ней бурые разводы.

— Вы, кажется, звали меня, милейший? — из дымки, что образовалась в тот же миг и растворилась без следа, появился горбун. Он так же, как и барин, сидел рядом на краю пропасти, и хвост фрака стелился за его спиной, словно тёмная ковровая дорожка. — Чем могу быть полезен?

Барин опустил глаза и увидел, что вместо ног неожиданный пришелец болтает когтистыми лапами. Да и лицо обратилось тёмной птичьей физиономией с серым острым клювом.

— Передай хозяину своему, мне не нужно ни его золота, ни тем более продолжения этой ужасной Игры! — Гвилум, услышав это, усмехнулся, глядя в бездну. — Просто… укажите мне, как побыстрее покинуть это гадкое место, или, того лучше, если сие только возможно… я готов навеки сгинуть здесь, если вы пообещаете, что спасёте мою Аришу! — он помолчал, не услышав ответа. Подумал, что от него ждут чего-то ещё. — Я готов ради её спасения пожертвовать всем — забирайте мой особняк, слуг, все сбережения! Да что же ты молчишь, чёрный пень! Я говорю, что жизнь готов за неё отдать!

Гвилум цокнул языком:

— Наш господин приходит в сей мир всегда с добром, всегда — с дарами, но сам никогда не принимает ничего. Потому что он самодостаточен, и у него есть всё на правах хозяина. Даже подношения от чистого сердца ему ни к чему, — и сделал паузу. — А уж тем более… ваше сердце нечисто, а богатство нажито исключительно кровью и муками невинных. Всё, всё, как видите, обнажила великая Игра!

Удар по своду прервал его речь.

— Эх, расшалился старичок-лесовичок не на шутку! Что ж он так лупит-то, старый глухарь! — покачал головой ворон. — А раз так, времени и правда почти не осталось!

— Так вы поможете… мне? Точнее, Арише?

— О, это будет зависеть не от меня, а от милости сами понимаете кого. Да и то только если…

— Если… что?

— Вам предстоит преодолеть последнее испытание. Поверьте, всё, что было до него, покажется вам невинной прогулкой по закоулкам вашей тёмной памяти…

Еремей Силуанович не ответил — раздался новый удар, и камни осыпались в пропасть.

— Ну, что же вы такой нерешительный, господин? — Гвилум достал часы на золотой цепочке. — Только учтите, милейший, при следующем…

— Ради Ариши я согласен на всё! На всё!

— Это мы сейчас и проверим! Давайте же руку!

— Что? — раздался грохот, и Еремей Силуанович почувствовал, как дрожание проходит через всё его нутро.

И он протянул окровавленную пятерню, и только Гвилум принял её чёрными перьями, как оба растворились. Через миг на место, где они сидели, рухнул остриём вниз обломок скальной породы, и, треснув, обвалился частями в пропасть.

Камни летели и летели, и, если бы кто остался здесь, не услышал бы их падения. Так глубока была эта мрачная бездна…

* * *

— На счёт три вы вправе сделать выстрел! — сказал Саша Вигель. Итак, господа, раз…

Антон Силуанович посмотрел на противника. Фон дер Вице поднял пистолет в согнутой руке, и на счёт «два» стремительно распрямил её. Блеснул ствол.

— Два!

Молодой барин не успел даже поднять оружие, когда раздалось:

— Три!

Что произошло раньше — мелькнул оранжево-алый огонёк, или раздался выстрел, он не понял. Почувствовал, будто какой-то наглый варнак сильно ударил его в левое плечо. Антон Силуанович упал, и на миг потерял сознание. Когда пришёл в себя, попытался подняться на колени, но нестерпимая боль не сразу позволила совершить это, казалось бы, несложное действие. Но всё же он, жмурясь, опёрся на колено и замер, прижав к левому плечу холодный ствол.

Противника сначала было не увидеть — его обволок дым. Но тот постепенно развеивался, показались полоски штанов, а затем и вся вытянутая фигура в заграничном платье. Фон дер Вице смотрел страстно, всё также держа пистолет, устремлённый дулом вперёд, но лицо пронзили нерешительность и страх, когда тот понял, что соперник не только жив, но ещё и пытается подняться.

— Что ж, совсем даже неплохой выстрел, но всё же далёк от идеала, — сказал Вигель. — То ли лёгкая завеса из пыли, то ли поспешность сыграли с вами злую шутку, господин из Парижа!

Саша замолчал. Дым окончательно развеялся, и стали видны зеркала. Друзья смотрели с них, скрестив руки.

— По правилам дуэли это означает, что господин Солнцев-Засекин не только имеет право на ответный выстрел, но и может подойти к барьеру для этого. То есть,