Джин не медлила с ответом, призналась чистосердечно:

— Конечно, глубоко, всей душой и сердцем, — и позволила себе чуть вольности, интуицией чувствуя, что через эту значимую тому тему можно попробовать разжалобить главаря, «сдружиться»: — А как же еще? На ней наши жизни завязаны, в ней спасение и…

Гремлин перебил, переспросил:

— Как-как, говоришь?.. «Завязаны»?!. Интересно-интересно… — следом выглянул и — с бешеными глазами: — А если я тебе… кхм… мозги продырявлю из твоего же пистолета, она тебя спасет? М? — заржал конем и — на место.

На этом все выстроенные расчеты Джин рассыпались, будто песочный замок на побережье под набежавшей морской волной, — Гремлина цеплять нечем, все псу под хвост.

«Нет, от людского в нем ничего не осталось — одно гнилье да болото…» — с разочарованием и гневом подумала она.

А потом вернулась глазами к окну и затерла бледный след на безымянном пальце от утерянного обручального кольца, посвящая мысли мужу, где он, в полном незнании обо всем произошедшем, ищет в богопротивном Нелеме, чем прокормить свою семью.

И так, чтобы никто не услышал:

— Найди мое колечко, Курт. Найди — и все поймешь… Возле порога оно, если дождь не смыл…

Четверг, 15 сентября 2016 года

Жуткий денек позади. Хвала богу. Вспоминаю о нем — и руки дергаются, как у дремучего старика, а сердце сползает в пятки. Даже сейчас, уже в Нелеме, сидя вроде бы в добротном убежище, тепле и наедине со смутным чувством защищенности, но чем обозвать те обстоятельства, и так поворачивающиеся ко мне далеко не лицом, — фортуной, чудом или божественным вмешательством — по-прежнему никак не пойму, не знаю, какое подобрать меткое словцо. Врать не буду — шансов было ноль, можно смело сказать — минус бесконечность: маленькая каморка, уходить некуда, прятаться негде — легкая пожива, а их — шесть рыл с оружием, да еще в отменной защите от кислоты. И тут такое, невероятное, уму непостижимое: от стада откололся заблудший, самый любознательный барашек. Остальным коровник и даром не сдался, а ему — будто медом намазано. Вновь тогда подвезло: вода, пропитание и, главное, рюкзак — пускай и грязный, в саже, бензине, зато годный и без жженых дыр. Трудностей с «утилизацией» тела тоже не возникло — раздел и растворил в луже, точно сахар, не оставляя улик. Разумеется, пока шел дождь, ждал возвращения «Бесов» за своим напарником, додумывал за них примерные действия, сценарии развития событий, пути моего отхода — только зря: те о нём попусту забыли и, готов поклясться, не удосужились и вспомнить. А дальше — совсем утихомирилась непогода, из темноты вынырнул рассвет, и долгая-долгая дорога ждала впереди…

Сегодня на редкость ясно. Ветер бездельничал, не показывал носа. Растаяли просевшие от кислой желчи тучи-исполины, в некрасиво просветлевших небесах с юным задором проказничало оранжево-алое солнце. Тонул в соцветии слепящих бликов затуманенный испарениями мрачный город Нелем. Лучи стрелами втыкались в сохраненные, завоженные изнутри пылью и размывами от коррозии окна невысоких домов, рвались залить живительным светом чьи-нибудь квартиры, победить засевший в них полусумрак. Скрежетали разгрызенные кислотой водостоки, туго гудели переломанными шеями уличные столбы, ныли светофоры. Им вторили изуродованные заборы, подъезды, козырьки, затопленные канавы. В подворотнях и дворах — гул, плеск, шипение. Меж сооружений подобно кузнечным мехам надувались счастливые «текучники», пили, полнея от жадности, яд, сгубивший целый человеческий мир. Не слышно и не видно было ни выживших птиц, ни животных. Кругом — безжизненность, увядание, сущий кошмар. Не на что смотреть, нечем любоваться…

— Пару часиков еще, наверно, можно здесь полазить, что-нибудь поискать, побродить, а потом нужно живо засветло уходить из Нелема. Там, бог даст, в запримеченных по пути домиках перекантуюсь и, если все, тьфу-тьфу, пойдет хорошо, либо в пятницу ночью, либо в субботу рано уже буду дома. Про злополучный коровник и приключения в нем Джин ничего говорить, пожалуй, не стану — перепугаю, а про находки тамошние скажу. Можно, не загадывая, и дом теми припасами к зиме утеплить, и щели заклеить, — вслух советовался с собой, рассматривая через закопченное стекло седьмого этажа задымленные градирни, трубы, теплотрассы, гаражи, ангары и склады промрайонов. Они, немые, неподвижные, хмуро серели вдали, не отражались на солнце, опекали тишину. Где-то за ними, вдалеке, подсказывала догадка, и покоилось под толщей земли то, о чем упоминал старина Дин, — радиоактивные отбросы: страшное «наследие» людей, невидимая кончина для любого живущего. И пусть интуиция сейчас била тревогу, не голова, не здравое суждение, но осмысленно исследовать ту часть города не согласился бы и ради уникальных находок — к праотцам как-то не тороплюсь. В связи с этим, щурясь, минорно обронил: — А жалко, конечно, готов поспорить, не все еще «Бесы» прибрали к рукам, что-то да можно отыскать…

И, повздыхав, отмахнувшись от неосуществимых желаний, грез — вернулся к скудному костерку, разведенному прямо в большой поварской кастрюле из опасений отсветов в окне. Заметит кто-нибудь — и проблемы как на заказ. Да и само место — коридор — тоже тактически выбрано неспроста: акустика здесь ниже, следовательно — меньше шансы выдать свое расположение.

Желто-красные язычки огня доедали последние дрова, жалили брюхо запоротого ранним утром потрошителя, насаженного на вертел — стальной карниз для штор в ванной, размещенный поперек двух высоких стульев. Тускловатый жир с волка, дабы не пропадал впустую и не тушил угли, ровненько стекал по специальному самоделковому желобку, собранному из железного каркаса кровати, в стеклянную вазу из-под цветов и ждал своей минуты. В дальнейшем, когда мясо равномерно прожарится и будет готово, некоторую его часть, какую не собираюсь кушать сейчас, а возьму в дорогу, я порежу на одинаковые кусочки, засолю, переложу в походную пластиковую баночку и залью жиром. Так пища не успеет протухнуть и получится натуральный консервант. Этот древний, но весьма действенный способ сохранения еды в походных условиях, пришедший с юга, называется коурма. Собиратели о нем не знают, а вот охотники, кто в курсе, — держат в тайне за семью печатями: кому же хочется делиться своим хлебом? Однако, к моему глубочайшему изумлению, и Дин — хороший волчатник, следопыт со стажем и эксперт по ловушкам — тоже ничего об этой технике готовки не слышал — пришлось подсказать, а заодно — окунуться в давние армейские будни, освежить в памяти уроки выживания.

— Эх, Дин, дружочек мой хороший… — с шутейной укоризной, но без грубости в голосе стыдил своего товарища и наставника, ломая деревянный почерневший торшер с выгнутым абажуром. На усилия поддавался плохо, приходилось потеть, пыжиться, браниться. Разломив пополам — побросал в огонь, перемешал с угольками кочергой из толстой проволоки. Проголодавшееся пламя бросилось на свежую растопку, заурчало тигром. Жар усилился, разъярился. Затем добавил: — А то бы так и ломал всю жизнь голову, не зная, как мясо подольше сохранить. Отличная же штука эта коурма, только на соль нельзя скупиться — много нужно.

Перевернул боком волчью освежеванную тушу, поколол кончиком ножа бедро, грудь, аккуратно надрезал: мясцо белеет, сукровицы нет, сочится — можно обедать. Сразу приготовил на обратный путь полную банку коурмы, плотно закрыл крышкой, положил в рюкзак. Ни к чему из найденного в подвалах двух магазинов продовольствия, доселе необнаруженного «Бесами» — всякие сухие супы, тушенка, каши и консервы, — притронуться не посмел — перебьюсь: оно строго для семьи, детишек, общего пропитания. И сам непроизвольно похвалил себя, порадовался такому славному и небесполезному походу — продуктов принесу солидно, хватит минимум на пару недель. Это очень много, учитывая нашу экономию и рачительность. В Истлевших Землях сложно освоить такие навыки — голод берет верх над животами и разумом большинства людей, без лишних усилий прогибает самых крепких, ставит на колени, обращает в зверей, демонов. Чтобы не уподобиться их числу, не опуститься, нужно воспитывать твердость духа, закалять волю, противостоять лишениям и, конечно же, верить в завтрашний день, пускай и мрачный, часто — в тяготах и нищете. Одному, признаюсь, очень непросто, но с сильнейшей поддержкой жены, детей — по плечу любые горы.