Закрывая дверь, Колян успел заметить, как Хорек с Угрюмым навалились Гному на плечи. Тот матерился, скрежетал зубами, но противостоять силе не мог. Самое большее, на что он был способен, – это оторвать голову от пола. Горыныч достал из кармана, нож, нажал на упругую кнопку, и толстое стальное лезвие хищно выпрыгнуло из костяной рукоятки. Горыныч ухватил Гнома за волосы и с силой потянул его голову вверх, подставляя ножу жилистую крепкую шею.

Всю последующую неделю бригада Коляна соблюдала строжайшую конспирацию. Об убийстве очередного авторитета говорили не только в казино и ресторанах – излюбленных местах встреч московской братвы, но даже в общественном транспорте, где старушки обсуждали случившееся с такими подробностями, словно имели квалификацию патологоанатомов или, по меньшей мере, являлись очевидцами преступлений.

Казино посещали люди посдержаннее, и если речь заходила о Гноме, то чаще всего говорили о том, за каким столом он любил сидеть и какие ставки предпочитал делать. Ремесло у авторитетов опасное и напоминает аргентинское танго на минном поле – зацепил каблуком натянутый проводок, вот и потерял здоровье, а то и вовсе остался без головы.

Авторитеты уже давно привыкли к тому, что многие приятели уходят в мир иной не по своей охоте. Казначей общака заботился о том, чтобы покойных торжественно проводили в мир иной. Однако на похоронах Гнома разговоры велись о том, что за все время криминального беспредела не происходило такого серьезного отстрела воров. Создавалось впечатление, будто за киллерами стоит мощнейшая государственная машина, которая, не зная жалости, отправляет на вечный покой нежелательных граждан. Авторитеты, имевшие крепкие связи в структурах МВД, настойчиво пытались выяснить подоплеку жутких событий, но генералы недоуменно пожимали плечами и утверждали, что для них отстрел законных – такой же ребус, как и для криминального мира.

Высказывалось смелое предположение, что в недрах ведомства по борьбе с организованной преступностью существует специальная группа из бывших спортсменов-стрелков, упражняющихся теперь не на картонных мишенях, а на авторитетах преступного мира. Однако вскоре эта версия была отброшена как несостоятельная.

Между тем отстрел воров не кончался.

Неизвестные убийцы продолжали цинично попирать неписаные законы уголовного сообщества. Один из солнцевских авторитетов был застрелен в тот момент, когда держал на руках шестимесячную дочь. Пуля снесла ему половину черепа и заляпала комками мозгового вещества чепчик и личико ребенка. Даже смерть не заставила отца уронить малышку – каким-то чудом он сумел найти в себе силы осторожно опуститься на асфальт и только после этого разжал объятия.

Произошло еще два убийства. Бедолаге из коптевской группировки перерезали горло на пороге его квартиры. Другого, из гольяновской бригады, проткнули заточкой в тюремном лазарете, хотя сводить счеты в больничке по понятиям категорически воспрещалось. Вернулся беспредел, о котором в Москве понемногу стали забывать. Так действовать могли только отморозки, не имеющие ни малейшего понятия о воровском кодексе, а то и сознательно попирающие его.

За короткое время были устранены лидеры таганской, одинцовской, орехово-зуевской и ряда других группировок. Внутри обезглавленных группировок назревали конфликты, готовые вот-вот вылиться в разборки с непредсказуемым количеством трупов.

Было очевидно, что отряд киллеров постоянно находится в непосредственной близости от своих жертв, если не сидит с ними за одним карточным столом. Не вызывало сомнений и то, что убийцы глубоко законспирированы, абсолютно не подвержены эмоциям и разбираются в тонкостях криминального бизнеса так же уверенно, как опытный врач в состоянии больного. Смертные приговоры авторитетам являлись своего рода печальным диагнозом, который устанавливал своим больным неизвестный эскулап.

Все сходилось к одному: в Москве действует сильная и очень жестокая бригада, которая задалась целью навести ужас на половину криминального мира столицы, а вторую половину безжалостно перебить. Поэтому авторитетов находили с разрубленными черепами, обрезанными ушами. Киллеры не ленились даже выковыривать жертвам глаза, а потом швырять их на пол слизистыми ошметками. Такие вещи понять было невозможно – даже для запугивания противников это было уже слишком. Ненужные зверства не вписывались в психику нормального человека. Однако беспредельщики, судя по их почерку, получали от истязания жертв немалое удовольствие.

Сократа похоронили на третий день вместе с телохранителями. Гробы были закрыты – это объясняли тем, что от тел остались одни ошметки. По обыкновению, во всех церквах поставили за упокой душ убиенных свечи, завалили могилы свежими венками, выпили в кабаках по стакану водки да и забыли.

Сократ был не первым погибшим авторитетом, и к его смерти все отнеслись спокойно. Ходили слухи, будто он взял на реализацию у каких-то южан большую партию героина, но денежками делиться не пожелал, за что и понес заслуженное наказание. Поэтому на его похоронах не было воров российского уровня – прибыл в основном молодняк, который воспринимал похороны авторитета как некую тусовку, где можно заявить о себе и самоутвердиться.

Никто не подозревал, что вместо Сократа в дубовом гробу ручной работы, в который не стыдно было уложить любую знаменитость, лежал скончавшийся на вокзале бродяга пятидесяти пяти лет от роду. Если бы кто-то вздумал вскрыть гроб, то не сумел бы скрыть своего удивления по поводу столь разительного перевоплощения авторитета.

Сократ был мертв. Такое обстоятельство устраивало бауманскую группировку, которая никак не могла поделить с ним гостиницу «Полет». Со смертью авторитета появлялась надежда пересмотреть прежние договоренности. Однако винить бауманских в гибели Сократа было глупо – у них с ним имелся ряд совместных проектов, которые с его смертью приходилось заморозить и потерять на этом несколько миллионов.

Не менее загадочно выглядела смерть Гнома. Его горло было перерезано, а голова так изрублена топором, словно на нем упражнялся пьяный мясник. На Гноме был бронежилет, а на теле под бронежилетом – кровоподтеки величиной с кулак. Значит, в него палили с очень близкого расстояния. В воздухе повисал вопрос, почему такой осторожный человек, как Гном, подпустил к себе убийц.

Сократ обязан был умереть – на время. Такое распоряжение исходило от самого Варяга. Положенец ему требовался для выполнения каких-то особых заданий. Не приходилось сомневаться в одном: покушение на Сократа было направлено против Варяга. Организаторы покушения, видимо, знали о том, что на Сократе замыкалось несколько сделок по переброске оружия.

Прежде чем начать действовать, предстояло осмотреться. В таких случаях говорят – важно поставить диагноз, чтобы эффективно лечить болезнь. В последние дни водитель Сократа Саша-Початок занимался именно постановкой диагноза.

В сопровождении двух гладиаторов, парней с небольшим уголовным прошлым, которые на зоне были бакланами, а на воле мастерами спорта по самбо, он терпеливо ходил из одного казино в другое, пытаясь напасть на след беспредельщиков. Но завсегдатаи казино о прошедшей волне убийств знали только из «Криминальной хроники» и по слухам, которые гуляли по всем борделям и прочим злачным местам. Поговаривали, что после каждого злодейства к девочкам захаживал высокий щеголеватый блондин и, расплачиваясь долларами за полученное удовольствие, непременно сообщал о том, что он один из тех, кто хотел посмотреть, каким добром напичкана башка убитого. Подробности убийств в прессу просачивались значительно позже, чем о них узнавали путаны с Тверской, обслуживавшие блондина. Походило на то, что убийцей был именно он.