– Хорошая девочка, – вздохнув, он убирает иглу от моего горла и кладет шприц рядом с собой. – Но мне все равно придется связать твои руки и ноги. Я не доверяю продажным хитрым сукам, – отстранившись, он берет в руки верёвку. – Вытяни руки, shaeir.

Мне сложно это сделать, тело опять словно ватное из-за испытанного шока, но я выполняю то, что требует от меня этот сумасшедший.

– Никогда не приходилось никого связывать, – сообщает Мааб, обматывая мои запястья. – Но ты сама напросилась. Я не хотел тебя пугать. Мне очень жаль, shaeir. И эта кровь… Ты не должна волноваться, что будешь выглядеть некрасиво на моих снимках. Я вымою тебя, когда все закончится, покрою маслом и драгоценными камнями. Ты будешь сверкать, shaeir. Никто не сравнится с тобой. Ты особенная, моя прекрасная муза.

– Мас… ка, не могу дышать, – хрипло произношу я, дрожа от холода и нервного озноба.

– Извини, но маска обязательна. Вы не должны были показывать свои лица, shaeir. Все начинается с малого. Сначала ты позволяешь мужчине смотреть на твое лицо и губы, потом ты обнажаешь тело, теша свое самолюбие и гордыню и завлекая слабых духом в свои сети, и в итоге сама поддаёшься порочному шепоту Шайтана, пуская разгорячённые члены многочисленных любовников в свое лоно. Время наслаждений подошло к концу, Эрика. Маска скроет твой позор от Всевышнего, а смерть искупит грехи, – изрекает Мааб, явно примерив сейчас на себя роль Бога. – Джейдан Престон очень тонко чувствует, что я пытаюсь донести миру. В глубине души мы с ним похожи. Я сразу ощутил нашу внутреннюю общность, взглянув на его работы. Безликие картины этого голодранца почти так же совершенны, как мои вечно-красивые музы. Если бы я мог рисовать, shaeir… Я бы запечатлел вас именно так. Когда шумиха утихнет, и следствие закончится, я непременно приобрету ваши портреты, сколько бы они не стоили. И мы воссоединимся снова, – он триумфально почти торжественно улыбается, спускаясь к моим ногам.

– Ты божественно прекрасна, – шумно вздыхает он, бережно поднимая мои щиколотки и укладывая на свои колени. – Моя первая shaeir не получила отпущения, – горький вздох. – Я до сих пор сожалею, что тогда я не видел знаков, не слышал в себе голоса Всевышнего так чисто и ясно, как сейчас, – продолжает безумный монстр, наматывая узлы вокруг лодыжек. Кожу под маской неопрятно саднит и царапает. Откинув голову назад, я прижимаюсь затылком к стене, ощущая, как апатия и отрешенность окутывают меня волной равнодушия.

– Мне было около тридцати, и я только женился на юной красавице, когда шейх послал меня в Нью-Йорк решать проблемы наследника. Ублюдок все время влипал в грязные истории. Я взял свою Далилу с собой, но она не уберегла меня от соблазна. С Аминой мы встретились на светском рауте. Студентка из Анмара, подрабатывающая моделью для какого-то низкопробного журнала. Мы отпускаем своих дочерей и сестер учиться в другие страны, осознавая опасность тлетворного влияния современного мира, и здесь, без контроля своей семьи, девушки пренебрегают обычаями. Но я знал и другие примеры, когда, получив образование, девушки возвращались невинными, выходили замуж и вели себя так, как предписывает Коран. Я думал, что Амина такая. Она потрясла меня, я потерял голову, влюбился, хотел сделать своей второй женой. Ты знаешь, наверное, что прежде чем позвать женщину замуж, мы преподносим ей щедрые дары. Вот и я тогда купил самое дорогое ожерелье из последней коллекции Лакшери Корп. Подарил ей его, и она вдруг начала целовать меня, соблазнять, снимать одежду, трогать там, где Далила никогда не решалась. Я поддался соблазну и взял ее. Я не был первым. Амина посмеялась над моим разочарованием и планами предложить ей законный брак. Хохотала мне в лицо, словно я какой-то глупец. Я пришел в ярость, гнев раздирал меня изнутри, и я задушил ее на той самой кровати, на которой она так страстно мне отдавалась. Мной овладел сам Шайтан, и я не мог остановиться. На тумбочке остался футляр от ожерелья с названием коллекции. «Мактуб». И это был первый знак, который я узрел правильно. Я вырезал арабскую священную вязь на ее теле своим кинжалом. А, когда алый дурман испепеляющего гнева рассеялся, то ужаснулся от содеянного. Я уничтожил ее первозданную красоту, которой так восхищался. Кровь, синяки, вытаращенные глаза, распухшее посиневшее лицо. Отравительное зрелище. Все казалось неправильным, низменным, грубым. Я забрал драгоценности и бросил ее там, окровавленную, испорченную, непрощенную. А на следующий день вернулся в Анмар вместе с Джаредом. Дело Амины так и рассыпалось. Связать его с убийством Алии и Марьям никому не придет в голову. Я больше не работаю грязно. Я творю искусство. Вернувшись домой я много думал, shaeir, вспоминал, фантазировал, снова и снова прокачивая события того дня и придумывая новые варианты. Я увлекся фотографией, живописью, скульптурой. Я стал одержим красотой. А полгода назад шейх снова отправил меня в Нью-Йорк, чтобы я вернул в семью блудного сына. Мактуб, shaeir. Сама судьба привела меня к тебе.

– Ты сумасшедший, – выдыхаю я, потрясённая исповедью убийцы.

– Все гении безумны. Я сохраню твою красоту нетленной, shaeir, – глубоким дрожащим от возбуждения голосом произносит Джадир, опуская мои связанные ноги. – Посмотри вокруг, Эрика, – наклоняясь, шепчет он, и я снова ощущаю запах серы и его подавляющую дьявольскую энергию. Он не остановится. После меня будет еще много shaeir, с отчаянием понимаю я. – Разрушение, грязь, пыль, обломки чужой жизни. Этот дом когда-то был другим, обжитым, светлым, чистым, наполненным уютом и детским смехом. Сейчас не осталось ничего, кроме уныния и заброшенности, пристанище для извращенцев, бомжей и наркоманов. Мы все смертны и переполнены пороками, и наши тела однажды покроются трещинами точно так же, как стены этого дома, а мысли пропитаются мерзостью и грязью. Я дарую тебе шанс очиститься, shaeir и уйти в объятия всевышнего на самом пике своей красоты. Твой ад останется здесь, вместе с твоими грехами. Я не караю тебя, а освобождаю. Я люблю тебя, shaeir, – произносит «ядовитый псих», наклоняясь ниже и целуя мое плечо, обхватывая ладонями мои груди. – И я должен познать тебя, прежде чем простить и отпустить.

– Не…т, пожалуйста, – жалко молю я, дергая связанными запястьями и сотрясаясь от рыданий. – Не надо… Просто уб. ей.

Он застывает, медленно опуская руки. Отстраняется, окидывая взглядом мое тело, смотрит в глаза. Весь кислород разом покидает легкие, когда я читаю в широких зрачках безумца свой приговор. Неумолимый, жестокий, и он исполнит его без малейшего колебания и с огромным удовольствием. Прямо сейчас.

Я не знаю, что будет потом. Может он воспользуется моим телом, пока я буду умирать, или я стану первой, кого он не «познает». Все это неважно сейчас. Когда до моей смерти остались считанные секунды, я позволяю себе отключиться от происходящего, отпускаю свои мысли в воспоминания, назад, в прошлое, где я уже умирала, но и счастье, счастье… там тоже было.

Такое простое, и одновременно сокрушительное – детское счастье. Когда смотрела на мир широко распахнутыми глазами, и видела забавных зверушек в каждом облачке – мы с братом часто придумывали им имена, сочиняя бесконечные истории о том, куда они плывут и что их ждет в новых, неизведанных нами странах. Мне всегда хотелось увидеть, что находится за пределами Кемара, но не таким путем – не кровавой ценой, которой стала моя семья.