– Дерьмовую ты работу себе выбрала, крошка, – хрипло говорит он и я снова реву, как полная дура, почти ослепнув от потока слез. Он стирает их большими пальцами, потом резко прижимает к себе и качает на своей мускулистой груди, как маленького ребенка. Я чувствую, как сокращаются его мышцы под рубашкой, как гулко бьется сердце. Я слишком растеряна, ошеломлена и надломлена, я не способна думать и анализировать. Я хочу остаться навечно в его руках.

– Что он успел рассказать тебе, Эрика? – низким голосом спрашивает Джейдан. И это совершенно не то, что я хотела бы сейчас услышать.

– Кт. о? – недоумеваю я.

– Джадир Мааб. Что он успел наговорить тебе?

– Ниче. го.

– Уверена? – вопрос звучит жестко, настойчиво. Если бы я была способна думать и говорить, то спросила: А если не уверена, что ты сделаешь?

– Забудь все, что он сказал тебе. Слышишь меня? – мое лицо снова в его ладонях. Я с трудом способна фокусировать взгляд, ресницы дрожат, кажутся тяжелыми. Я медленно заторможено киваю… Он склоняется ко мне, сталкивая нас лбами.

– Ты не создана для этой работы, Эрика, – тихо произносит он, почти касаясь своими губами моих губ и перебирая пальцами мои волосы. Наши лица и глаза так близко, я растворяюсь в этом моменте, позволяя ужасу, шоку и боли отойти на задний план. То, как он смотрит на меня… недостижимо, мощно. До дрожи души. Именно души, не тела.

– А для чего я создана? – согретая, окруженная им со всех сторон снова обретаю дар речи.

– Для меня, – хрипло отвечает он, вдребезги разбивая мое сердце, кончики его пальцев медленно скользят по моему лицу, обводя каждую черточку. Джейдан закрывает глаза, бесшумно шевеля губами и изучая подушечками пальцев мои черты, а я смотрю на его длинные черные ресницы, сурово сдвинутые брови – они всегда находятся именно в таком положении, когда он пишет картины. Он делает это и сейчас. Мысленно воспроизводит меня в мельчайших деталях, запечатлевает в памяти, и от того, я ощущаю какую-то неимоверную, сокровенную и интимную близость с Джейданом, в которой никогда не признаюсь даже самой себе. Я пытаюсь отогнать эти мысли, побороть в себе желание бесконечно смотреть на его напряженные черты лица: выразительные и острые, словно наточенные лезвия… один взгляд на него ранит, но эта сладкая, тягучая боль в груди, напоминает мне о том, что я жива. Я чувствую, существую, я все еще могу дышать…

Одернув руку, он прижимается своей щекой к моей и едва слышно шепчет, согревая теплым дыханием:

– Ты создана для меня, Эйнин.

А потом резко встает, оставляя меня, оглушённую, разбитую, сидеть на полу, в куртке, пропитанной его ароматом, с ощущением его пальцев на моем лице и прикосновений на коже. Меня словно обокрали в одно мгновение, лишили самого главного. Где-то совсем близко слышны свист шин и рев мотора.

– Это я заберу, Эйнин, – говорит Джейдан Престон, взяв мой потрет, покрытый брызгами крови Мааба, – оборачивается, скользнув по мне долгим взглядом. – Ты была права. Я исправлю.

– Джейдан… – дернувшись, я хочу сдвинуться, не понимая, почему он так и не развязал меня.

– Если суждено я найду тебя, – улыбаясь, произносит он, и, повернувшись ко мне спиной, идёт к двери, которая распахивается практически перед его носом. За порогом из темноты июньской ночи первым появляется бледный Мэтью Доусон. Его взгляд быстро находит меня, и я вижу весь спектр тревоги, и облегчения, когда он понимает, что я жива. А потом отец смотрит на Джейдана. Я собираюсь крикнуть, чтобы они не арестовывали его. Что он меня спас. И замолкаю, беспомощно потрясенно наблюдая, как мой отец пожимает протянутую руку Престона, и что-то быстро и негромко говорит ему. Я не могу поверить своим глазам. Все происходит неправильно… Джейдан Престон, не оборачиваясь, проходит сквозь выстроившихся в шеренгу оперативников. Никто не останавливает его, не задает вопросов, не сажает в автомобиль, чтобы увести на допрос. Он уходит все дальше и дальше, пока не растворяется во тьме.

Снова.

Эрика

Два месяца спустя

Я все еще пытаюсь принять тот факт, что временно отстранена от службы, и вместо того, чтобы нести в этот мир благо, и приносить пользу обществу, вынуждена мотаться со съемки на съемку, бегать по всему Нью-Йорку, находясь в вечном безумном поиске трендовых и красивых локаций для фотографий – последние два месяца я только и занимаюсь тем, что совершенствую контент своего профиля, уходя от откровенных фото, к более детальным и продуманным. Но даже бесконечное составление аутфитов и продумывание новых образов, сотрудничество с марками одежды и косметики, не отвлекает меня от мыслей, которые на самом деле трогают и тревожат мою душу. Я люблю заниматься фотографией и позировать, но никогда этого так много, и я бы безумно хотела окунуться сейчас в омут с головой в новое опасное задание, желательно включающее в себя командировку куда-нибудь далеко-далеко… в Европу, в Россию, Китай. Куда угодно, лишь бы избавиться от постоянного чувства того, что за мной пристально наблюдают: каждый час, каждую секунду, вездесущий следует за мной по пятам. Большой Брат и всевидящее око отдыхает.

Я не могу нормально спать, прекрасно зная о том, что нарушение моих личных границ уже однажды состоялось, и не один раз, а значит, пока я сплю, они могут быть безнаказанно пересечены снова. Я всерьез подумываю о том, чтобы завести роман с мужчиной, с которым буду жить вместе, чтобы вернуть себе возможность спать спокойно. Но то будет лишь иллюзия защиты. Проблема состоит еще и в том, что после чудесной встречи с «ядовитым любовником» я закрылась в себе еще больше. Мой невидимый кокон стал куда прочнее, и я не собираюсь подпускать к себе ни одного Коллекционера. На этот раз мое решение окончательное, и даже если на меня вдруг обрушится волна безумной страсти – такая, какая накрыла к Джейдану, не изменю свое решение.

– А для чего я создана?

– Ты создана для меня, Эйнин.

Эйнин. Что еще за Эйнин?! Я знаю перевод с арабского. Глаза. С уверенностью могу сказать, что так меня еще никто не называл. И это раздражает, напрягает, заставляет меня думать о том, что он имел в виду и вспоминать то, что мне привиделось в момент, когда Престон спас меня. И привиделось мне то, что не может быть действительностью.

Тот мальчик мертв. Это не Джейдан.

Или…

От одной мысли о том, что тем мальчиком был Джейдан, грудь сдавливает в дьяволские силки, я не могу дышать, словно вновь оказываюсь в тайном проходе, затянутым смогом и дымом. В том самом лазу, где во второй раз в жизни заговорила со своим синеглазым Богом, за которым наблюдала, кажется, все свое осознанное детство. Я уже давно не маленькая девочка, но я очень хорошо помню, как мысленно нарисовала себе нашу с ним сказку, достойную оказаться на страницах «Легенды Анмара». Не при таких обстоятельствах я мечтала познакомиться с юным художником. И слишком больно было понимать, как быстро я потеряла своего спасителя… не насмотрелась в его глаза, не узнала, как он развил свой талант, и он так и не успел мне назвать свое имя. Долгие годы я иногда мысленно благодарила его за спасенную жизнь, и невыносимо жалела, что элементарно не могу назвать юношу по имени.