Соболев изучающе глядит на меня. В темноте кухни, освещаемой только светом с веранды, его глаза кажутся чернее ночи.

— То есть, ты влюбилась в него, пока лежала в больнице?

Вопрос звучит немного неожиданно, я даже на мгновение теряюсь. В интонации Димы мне послышались нотки не то обвинения, не то обиды.

«Влюбилась».

— Нет, я не была в него влюблена, — снова отвечаю честно.

— Тогда не понимаю. Зачем ты вышла замуж?

— У меня были очень плохие отношения с мамой. В какой-то момент я собрала вещи и ушла с ребенком из дома. Владу тогда был всего лишь месяц. Игорь помог мне и предложил выйти за него замуж. Я согласилась.

Дима снова молчит. Переваривает услышанное. Ему явно не нравится то, что я рассказала, не нравится, что вышла замуж, дала Владу другого отца. А может, Соболева задевает тот факт, что за него я не вышла, а за кого-то другого вышла.

— Не надо думать, что это было легкое решение, — прерываю тишину. — И не надо думать, что я быстро тебя забыла и сразу полюбила другого. Это не так.

Вообще, мне бы не очень хотелось говорить с Димой о моих чувствах к нему. Сейчас еще спросит что-то типа: «И когда же ты меня забыла?». А правда такова, что этот момент так никогда и не настал. Я просто смирилась с тем, что Дима «мертв» и жила дальше. Игорь был хорошим отцом и мужем, Влад был счастлив в нашей семье. Ну а если счастлив мой сын, то и я счастлива.

И да, в какой-то момент я захотела общего ребенка с Игорем. Но не от большой и великой любви к нему, а от того, что мы жили, как настоящая семья, и мне казалось, что будет правильно, если у нас с мужем будет общий малыш. Я же не предполагала, что Соболев может быть жив.

Я не собиралась разводиться с Игорем, искать себе какую-то новую любовь. Я научилась быть счастливой в тех условиях и обстоятельствах, в которых оказалась. И семьи разными бывают. Не думаю, что все люди в мире женятся по большой и великой любви. Кто-то, как я, создает семью с другом и человеком, которого уважает. И еще вопрос, какие семьи оказываются крепче: те, что строились на страстной любви, или те, что строились на взаимном уважении.

Я знаю много примеров, когда люди женились по великой любви, а потом разводились со скандалами, упреками, судами и разделом имущества.

Мы допиваем чай в тишине. Я встаю со стула и подхожу к раковине.

— Оставь, я помою кружки, — Дима тут же возникает рядом со своей пустой.

— Не надо, я помою.

Опускаю свою кружку в раковину и забираю кружку у Димы, но случайно соприкасаюсь с его ладонью. Этот физический контакт становится слишком неожиданным и для меня, и для него, поэтому в ту же секунду кружка летит на пол и со звоном разбивается о кафель.

— Ох, черт, извини! — произношу с досадой и хочу опуститься на корточки, чтобы собрать осколки, но Дима не дает мне это сделать.

— Соня, спокойнее, ничего страшного не произошло, — касается ладонью моей щеки и поднимает лицо на себя.

— Я разбила твою кружку. Давай я приберу. Где веник?

— Да наплевать на это кружку.

Резким движением Дима вжимает меня в кухонную столешницу. Я даже не успеваю сообразить, что происходит. Его руки на моей талии, наши лица критически близко. Чувствую тепло его тела на своем даже сквозь одежду.

— Дима…

— Соня…

Одновременно произносим и замолкаем. В горле пересыхает, по телу проходит озноб. Соприкасаемся лбами. Ощущаю его дыхание на своей коже.

— Дим, не надо, — только и успеваю прошептать прежде, чем его губы касаются моих.

Глава 57.

Соболев целует меня. Одной рукой продолжает крепко держать за талию, вторую ведет вверх по спине и запускает в распущенные волосы. Я не сопротивляюсь, целую в ответ. На сопротивление нет сил. Да и желания тоже нет.

Дима углубляет поцелуй, переплетает наши языки. Мои глаза закрыты, но сейчас я даже зажмуриваюсь. От удовольствия. Запах, вкус Димы — такие же, как много лет назад. Родные. Любимые.

По телу разливается приятное тепло и концентрируется внизу живота. Обнимаю Диму за шею, лаская его уста с таким же желанием, как и он мои.

Все установки летят в пропасть. Что я там себе говорила? Кажется, запрещала своему телу хотеть Соболева? Вот только сегодня днем запрещала.

К черту.

Дима запускает ладонь мне под футболку и ведет ее вверх, оставляя на коже электрические разряды. Когда рука Соболева забирается под лифчик и сжимает грудь, издаю стон.

Тоже хочу трогать Диму. Сейчас это кажется чуть ли не жизненно необходимым. Моя рука оказывается на кубиках его стального пресса быстрее, чем я успеваю подумать. Вожу ладонью, глажу, слегка царапаю чуть отросшими ноготками. Между ног уже горячо и мокро, хочется сжать бедра.

Дима оставляет мои губы, идет поцелуями вниз по шее. Здесь концентрация чувств еще больше. Запрокидываю голову назад, давая Соболеву больше пространства.

— Дурею от тебя, Белоснежка, — шепчет, обводя большим пальцем мой возбужденный сосок.

Вторую руку Дима спускает вниз от затылка до поясницы. Притормаживает там, а потом идет еще ниже до самого конца и без того короткой юбки. Задирает ее и сжимает ягодицу.

— Ты меня этой юбкой сегодня целый день с ума сводила.

— Я не специально.

— Ведьма.

Снова поцелуй в губы. Крепкий, страстный. Дима подхватывает меня под ягодицами, я обвожу его спину ногами. Моя промежность упирается ровно в возбужденный член, и мне до ужаса хочется о него потереться.

Что я и делаю, постанывая от наслаждения. Дима прерывает поцелуй и тихо смеется.

— Пойдем наверх, — говорит и выносит меня из кухни.

Не помню, как мы оказываемся в его комнате. Должно быть, по дороге я потеряла рассудок, растворившись в новом поцелуе. Дима придавливает меня к кровати и запускает руку в трусики.

— Ммм, какая горячая, — проводит пальцами между ног.

Шумно выдыхаю. Да, я мокрая и горячая, потому что Соболев действует на меня, как афродизиак. Дима ласкает клитор, заставляя меня дышать чаще. А потом входит пальцами.

Как же я этого ждала! Подаюсь вперед ему навстречу, двигаю бедрами в такт. Опять