гольяновском отделе тех людей, которые могли хоть что-то знать о нынешней жизни Мишкина, лейтенант отправился туда, где тот проживал еще пять месяцев назад — на улицу Байкальскую. И, следуя поговорке «рыбак рыбака видит издалека», начал искать тех, кто мог что-то знать о Сергее Алексеевиче, с мест, которые посещали местные любители алкоголя, — с рюмочных и прочих забегаловок, где продавали недорогое пойло. А то, что Мишкин являлся человеком пьющим, для Антона было определением, не требующим доказательств. Несмотря на то что Крячко предупредил его заранее о воздержании от поспешных суждений и попросил бездоказательно не причислять Мишкина к тому же типу людей, которым был Зимин, лейтенант послушал другого человека — Гурова, который еще до наставлений Станислава, в самом начале их знакомства, велел Антону слушать свою интуицию. А она подсказывала Воробьеву, что Мишкина нужно искать среди людей пьющих.

Однако Воробьев словно наткнулся на глухую стену. Этот способ — расспрашивать пьяниц о другом пьянице, так прекрасно сработавший при поисках Зимина, на этот раз не действовал. Все, кого лейтенант спрашивал о Мишкине, говорили одно и то же: «не знаю такого», а затем спешили избавиться от общества молодого полицейского. Воробьев уже начал сомневаться в своей интуиции и решил, что Крячко был прав, но внезапно ему пришло на ум соображение, что приятели Мишкина могут просто не любить сотрудников полиции, а Антон в первую очередь, перед расспросами, совал им в нос свое удостоверение. Воробьев решил попробовать сменить тактику, и это почти сразу же сработало.

— Извините, пожалуйста, а вы, случайно, дядю Сережу Мишкина не знаете? — догнал лейтенант пожилого мужчину, который вышел из рюмочной в квартале от дома, где раньше жил искомый мужчина.

— А зачем он тебе? — подозрительно посмотрел на Воробьева пенсионер, дожевывая конфету, которой закусил стакан вина.

— Да я из Пензы приехал. Я его двоюродный племянник. Мама просила ему посылку передать, а по адресу, который она дала, сказали, что он там уже не живет. Говорят, что квартиру продал. Вот я и подумал, может, найду кого-нибудь недалеко от дома, кто знает, куда мой дядя переехал, — затараторил Воробьев и сам удивился, как у него складно врать получилось. — Так вы знаете дядю Сережу?

— А где посылка-то, которую ты передавать собрался? — Мужчина подозрительно осмотрел лейтенанта с ног до головы, и тот порадовался, что не захватил с собой кожаную папку, в которой всегда носил документы, а решил записывать все разговоры на телефонный диктофон.

— Так она на вокзале, в камере хранения, — нашелся Антон. — Я в Москву только на день приехал, а потом поеду дальше. Вот и решил, чтобы тяжесть с собой не таскать, сначала найти дядю, а уж потом, вместе с ним, за посылкой и съездить.

— А че в посылке-то? — продолжил допрос старик.

— Ну там продукты и кое-что из одежды. Колбаса всякая, домашняя. Соленья опять же мамины, — неожиданно стушевался Антон и тут же вновь насел на пенсионера. — Так вы дядю Сережу знаете или просто так вопросы задаете?

— Продукты — это хорошо. Они ему сейчас не помешают, — констатировал мужчина и ткнул пальцем на северо-восток. — Иди через дворы, там, не доходя до Алтайской, общежитие будет. Не ошибешься, сразу узнаешь, мимо него не пройдешь. В этой общаге и спроси про твоего дядю Сережу. Последнее время там жил, но, хрен знает, может, опять куда-то на новое место перебрался. И привет ему от Шахрая передай! Скажи, вечерком зайду с пузырьком, попробуем соленья и колбаску.

Воробьев поблагодарил пенсионера и почти бегом бросился в нужном направлении, но уже через десяток шагов замедлил скорость. Антону вдруг показалось, что он поступил крайне нечестно, обманув этого мужчину. Тем более что тот пообещал зайти вечером к Мишкину, чтобы отведать гостинцев. И получалось, что когда тот не найдет у Сергея Алексеевича ни колбасы, ни солений, а вместо этого услышит, что приходил полицейский, то наверняка станет думать о полиции еще хуже, чем сейчас. И Воробьеву было неприятно, что причиной появления нового негатива в отношении полицейских станет именно он. К тому же, по словам Шахрая, Мишкин нуждался в еде. И может быть, даже голодал. А все из-за того, что кто-то из сотрудников полиции толком не проверил его заявление и позволил преступникам сломать всю жизнь Мишкину.

Воробьев резко остановился и завертел головой, выискивая продуктовый магазин, а не найдя такого, подошел к проходившей мимо женщине и узнал, где поблизости таковой находится. И только после того, как купил в магазине палку колбасы, две банки солений и копченую скумбрию, лейтенант продолжил поиски общежития, в котором должен был находиться Мишкин.

Нужную комнату Воробьев отыскал тем же способом, что и саму общагу. Правда, теперь еще и помощником для него служил пакет с продуктами, а пропуском — имя Шахрая, которое лейтенант упоминал при каждом удобном случае. Ну а кроме самой комнаты, в которой временно проживал Мишкин, Антон еще и узнал историю о том, как искомый мужчина в ней оказался. Она была банальна до простоты. Мишкин последние месяцы мотался по своим друзьям-приятелям, таким же пьяницам, как и он. У одного жил пару недель, у другого больше, а у кого-то лишь по несколько дней, пока не приткнулся сюда, в общежитие. Во время очередного застолья он познакомился с неким Сивуном, у которого здесь была пустующая комната, и хозяин жилплощади настолько проникся к проблеме Мишкина, что разрешил тому жить в общежитии сколько душе угодно. Сам Сивун обитал в другом конце Москвы, а в Гольяново бывал лишь наездами, когда душа просила разгульной пьянки, после которых он уже пару раз оказывался за решеткой.

Общежития на окраинах Москвы мало отличались от тех, что были в других городах России. Точнее сказать, в настоящее время общежитиями они не назывались, и каждая из комнатенок была оборудована санузлом. Не было и общих кухонь, и общих душевых, и от обычных многоквартирных домов они отличались лишь тем, что двери всех комнат выходили в общий коридор, да и сами жилые помещения в них, за исключением тех, которые объединили, состояли из одной комнаты. А еще в этих бывших общагах соседи знали друг друга намного лучше, чем в простых многоквартирных домах, где не всегда знали по имени и соседей по лестничной площадке.

Воробьеву повезло — Мишкин был трезв и даже страдал с похмелья не так сильно, как обычно. Дверь в комнату он открыл после первого же стука, словно стоял рядом. Впрочем, возможно, так оно и было, поскольку проем в каморку, в которой совмещались душевая и санузел, находился рядом с входной дверью, а напротив был закуток, где