– Это она вам такое сказала?

– Да.

В то, что у Вики был любовник, я скрепя сердце мог поверить. Хотя не понимал, как она могла обвести меня вокруг пальца. Ведь она же фактически находилась у меня под колпаком, я контролировал каждый ее шаг. Видно, нашла лазейку... Но изменяла она мне и прежде. А вот чтобы ментам сдавать... Хотя нет, как раз и сдавала. И бригаду из психушки вызывала. Но ведь сейчас она рассказала то, чего не было. Не мог я Пашку убить. Не мог!..

– И про кровь на полу тоже она сказала?

– Она.

– Но ведь это неправда. Не убивал я Пашку...

– А она и не говорит, что вы убивали. Она сказала нам только то, что видела...

– Но ведь не пили мы с Пашкой водку в тот день. И не звонил я ему...

– Он вам звонил. В районе шестнадцати часов. После чего отправился к вам. Звонок зафиксирован...

– Но я спал! Я ничего не помню!

– Вот именно, что не помните... У вас и прежде случались провалы в памяти... Есть показания гражданки Екатерины Решетовой... И приступы неконтролируемой агрессии у вас тоже случались. И Решетова это подтверждает, и ваша жена... Так, однажды вы пытались ее задушить, из-за чего были отправлены на принудительное лечение в психиатрическую лечебницу...

– Может, я и псих. Но у меня есть еще одно алиби. Система видеозаписи!..

У меня оставался единственный аргумент, который мог вывести меня из-под удара. И я должен был привести его в свою защиту.

– Я знаю, – перебил меня следователь. – Ваша жена говорила... Она сказала, что вы ее выключили. Сказали, что во всем ей доверяете...

– Ничего я не выключал!

Я чувствовал себя птицей, которая вырвалась на свободу, но в полете наскочила на высоковольтные провода.

– Вы просто этого не помните. Как не помните, что убивали гражданина Игольника...

– Я его не убивал!.. И то, что говорит моя жена – неправда!

– А вы знаете, почему она это говорит?

– Почему?

– Потому что она чувствует за собой вину. Ведь когда-то она скрыла преступление, которое вы совершили...

Это была не молния, это был выстрел в упор из гаубицы. Я так был потрясен, что пошатнулся на табурете... А ведь Вика предупреждала меня, что может стукнуть на меня в милицию. Но что я ей такого сделал? Ведь все было хорошо. Мы поженились, вместе живем, вместе отдыхаем... Но я не даю ей гулять. А значит, не выполняю условия договора, который она пыталась мне однажды навязать... Но ведь она все равно гуляет... На свой страх и риск гуляет. Боится, что я разведусь с ней. И оставлю без гроша... А этого она не хочет. Ведь со мной у нее есть все... Но и без меня у нее может быть все. Меня в тюрьму за убийство, а она прибирает к рукам мои деньги и мою часть многомиллионного бизнеса. Роскошная квартира на Кутузовском, строящийся дом на Рублевке... Словом, гуляй – не хочу. А она хочет гулять. Ей нужны мужчины... Вика нарочно топила меня. Как последняя тварь топила... Пригрел, что называется, змею на груди. Знал, что змея, но не верил, что ужалит. А она ужалила...

– Какое преступление вы совершили, Корнеев? – спросил следователь.

– Избил ее отца... То есть она думала, что я его избил...

– Не то, Корнеев, не то. Это цветочки... Меня ягодка интересует...

– Не знаю.

– А я знаю. Это не просто ягода. Это целый арбуз, Корнеев. Человека вы убили. Иванец Иннокентий Михайлович. Это имя вам о чем-нибудь говорит?.. Или вы тоже не помните, как его убивали?

– Я его не убивал...

Да, Вика нанесла удар в самое сердце. Если суд признает меня убийцей в обоих случаях, то мне грозит высшая мера. Пока это пожизненное заключение, но если вдруг отменят мораторий на смертную казнь, то Вика второй раз в своей жизни станет вдовой. И от первого мужа она урвала шерсти клок, и от меня немало поимеет... И плевать ей, что наш ребенок будет расти без отца... А может, и нет никакого ребенка? Может, она искусно водила меня за нос, изображая беременность. Вокруг пальца обвела, чтобы замуж за меня выйти. И вышла без всяких брачных договоров... Черт!!! Надо же было так вляпаться...

– Что, тоже ничего не помните? – зловеще усмехнулся следователь. – Не помните, как застукали Вику в постели с Иванцом, как избили его до смерти...

– Не было ничего...

– У нас есть показания свидетеля.

– И труп тоже есть?

– Но вы же хотите облегчить свою участь. Вы покажете, где зарыли труп...

– Я людей живьем не закапываю... Да, инцидент был. Я действительно избил Иннокентия. Но из нашей квартиры он вышел своим ходом. Оставил Вике ключи от своей машины и ушел...

– И с тех пор его больше никто не видел...

– Это его проблемы, куда он потом подевался.

– Проблемы у вас, Корнеев. Большие проблемы... И только чистосердечное признание может облегчить вашу участь...

Допрос продолжался больше часа. То с одной стороны зайдет следак, то с другой. Но я не кололся... Ведь я действительно не убивал Пашку. И не собирался брать на себя подонка Кешу...

Так и не добившись от меня чистосердечных признаний, следователь отправил меня в камеру. В качестве напутствия велел готовиться к переезду в следственный изолятор – или в Бутырку, или в Матросскую Тишину.

Но судьба в лице моих родителей распорядилась иначе. Отец нанял адвоката, а мать подсказала тому, как действовать. И вместо следственного изолятора меня отправили в психиатрическую больницу специализированного типа, где меня ждала судебно-психиатрическая экспертиза на предмет моей вменяемости. Ведь раньше я лечился в психушке. А лечиться – это не значит вылечиться. И убить Пашку я мог в состоянии умопомрачения... Короче говоря, вместо следственного изолятора меня закрыли в психушке с интенсивным наблюдением. Там же я мог остаться, если суд признает мою вину, но сделает скидку на мою невменяемость. А принудительная психотерапия – это вам не фунт изюма...

Безобидный Лешка Покровин сидел на койке в одних трусах и преспокойно латал свои пижамные штаны.

– Ах ты паршивец поганый! – заорала на него вошедшая сестра. – Развратом занимаешься!

Круглолицая дебелая баба лет сорока пяти. Нечесаная, неряшливая. И злая как собака... Можно было подумать, Лешкина вина заключалась в том, что он сидел на кровати в одних трусах. Но вор и насильник Ара Авакян на глазах у сестры чесал у себя меж ног, и ничего. Так что Лешкина вина заключалась только в том, что он не мог наорать на бабу в ответ. А вот Ара мог. И по материнской линии вплоть до седьмого колена пройтись мог. И плевать, что после этого его аминазином напичкают. Отморозок, одно слово. Потому сестра старалась с ним не связываться.