– Этого не избежать, – жестко сказал Самарин. – Это война! А что ты, вообще-то, тут делаешь?

– Я подумал, что будет хорошо, если у тебя будет компания, по крайней мере, до приезда Брусилова. На всякий случай.

– Ты думаешь, что Якимов мог бы…

– Не знаю, но чем черт не шутит. Зная твои дипломатические способности, я уверен, что ты приобрел смертельного врага.

Самарин раздраженно махнул рукой.

– Анвельт! – крикнул полковник.

– Слушаю, ваше высокоблагородие!

– Я освобождаю тебя от всех занятий. Сиди на заднице и медитируй, не показывайся в лагере. Тут у тебя не будет телохранителей, ты должен сам о себе позаботиться. И помни, никаких прогулок под луной!

Парень закатил глаза, но не протестовал. Еще во время тренировок Матушкин поймал его на свидании с местной девушкой, без пропуска и за пределами казарм. А ночь действительно была лунная…

– Так точно!

– Ты хочешь оставить его одного? – спросил Самарин, глядя вслед уходящему парню.

– Ты что! Парочка людей будут следить за ним день и ночь, но Анвельт не должен об этом знать. Еще попытается улизнуть на свидание с местной красоткой. Я думаю, что если Якимов решит как-то отреагировать, то легче всего ему достать сопляка, а не тебя.

– Он не посмеет!

– Очень надеюсь. Нечего тут стоять, возвращаемся.

Они двинулись в сторону центра городка, оба поселились в неприметной каменице недалеко от вокзала. Якимов и его прихвостни выбрали более роскошные здания, главным образом расположенные на периферии, не принимая во внимание, что на войне лучше не афишировать свое звание, ну и следует обеспечить пути отступления.

– Может, передислоцируемся на другой участок фронта? – предложил Матушкин. – Какого дьявола нам быть с Якимовым? И эта Варшава… Не нравится мне все это.

Самарин безрадостно рассмеялся: еще с начала наступления подразделение «Омега» было разделено так, чтобы на каждом участке фронта были отряды «Омега», а он как командир мог перенять контроль над каждым из них. В Восьмую армию его привели жалобы солдат, отправляемых на акции в самых опасных ситуациях.

– Ты думаешь, мне нравится? Я не хочу воевать с Олафом. И Анна будет не в восторге от того, что я принимаю участие в штурме Варшавы.

– Тогда что ты тут все еще делаешь? – рявкнул Матушкин. – Уладил дело с Якимовым, наши в безопасности, поэтому…

– Сам не знаю, – оборвал его Самарин. – У меня какое-то предчувствие. Мне кажется, что я тут нужен, – добавил он с несчастным выражением лица.

– Ты знаешь, что это идиотизм? Руководствоваться какими-то предчувствиями.

– Ох, заткнись!

– Так точно-с!

Самарин пригрозил другу кулаком. Раньше букву «с» в конце использовали, чтобы подчеркнуть уважение к собеседнику, поскольку она заменяла слово «сударь», «господин». Однако сейчас это носило ироничный оттенок.

– Может, потренируемся? – предложил он. – Немного движения тебе не помешает, а то в последнее время только пьешь.

– Почему бы и нет? Давно не задавал тебе жару. А может, сделаем тренировку для всей компании? И ребятам будет чем заняться.

Самарин согласился нечленораздельным бурчанием: лучше потренироваться, чем решать, кто погибнет в организованном Якимовым нападении.

– Потренируемся, – решил он.

* * *

Издалека доносился грохот орудий, а время от времени натренированное ухо могло различить треск тяжелых пулеметов. За окном ржали кони, слышались команды и громыхание колес, медицинские службы работали полным ходом, день и ночь эвакуируя раненых. А они прибывали…

Размышления Самарина прервал энергичный стук – в дверях стоял охранник.

– Извините, что мешаю, Ваше превосходительство, майор Милютин хочет с вами увидеться, – доложил он.

– Пусть войдет, – ответил Самарин.

– Майор в госпитале, – неуверенно произнес солдат. – На операции. Пока им не занялись хирурги, он попросил, чтобы вы его навестили.

Самарин тихо выругался и направился к выходу, на бегу схватив пояс с револьвером.

– Где наша машина?!

– Водитель ждет на улице, – быстро ответил охранник.

Генерал сел рядом с водителем, подгоняя его нетерпеливым жестом.

– В госпиталь! – приказал он.

Шофер свернул на боковую улочку.

– Большая толпа, – пояснил он. – Надо ехать по окружной, а перед госпиталем лучше выйти и идти дальше пешком, потому что там страшные беспорядки. С фронта возвращаются санитарки, а в другую сторону едут возы с довольствием.

– Какие новости?

– Ничего нового, но госпиталь переполнен.

Самарин снова выругался: с начала нападения Якимов провел полную информационную блокаду, а самого Самарина не допускали к штабу.

– Стой! – сказал он, видя толпу на перекрестке. – Дальше я сам справлюсь.

Из фургонов с красными крестами доносились стоны раненых, а время от времени покрикивания кучеров, пытающихся как можно скорее доехать до госпиталя. Последний участок пути генерал проделал почти бегом, уворачиваясь от телег и всадников. Похоже, что телефонная связь тоже прервана.

Он забежал в холл, выкрикивая фамилию Милютина. Лишь через две минуты к нему подошел уставший санитар.

– Милютин Платон Олегович? – уточнил он, листая потрепанный журнал.

– Да!

– Второй этаж, девятая палата, – проинформировал он, больше не обращая внимания на офицера.

Самарин стиснул зубы, увидев заставленный койками коридор и суетящийся персонал. Но до того как он успел нажать на дверную ручку, перед ним выросла матрона лет шестидесяти.

– Это послеоперационная палата! – враждебно произнесла она. – Не мешайте больным!

– Уважаемая…

– Маргарита Егоровна, – представилась она.

– Маргарита Егоровна, я обязательно должен поговорить с майором Милютиным, – сказал он. – Он сам меня сюда вызвал.

– Через два дня, не раньше, – ответила она, не задумываясь.

– Маргарита Егоровна, вы действительно хотите, чтобы это продолжалось и дальше? Я должен получить известия с фронта, тогда, возможно, мне удастся что-то с этим сделать.

– Почему вы не морочите голову штабным?

– Я протестовал против нападения, поэтому генерал Якимов запретил мне появляться в штабе.

Женщина окинула его мрачным взглядом, сжав губы.

– Пять минут, – разрешила она. – И пожалуйста, не затягивайте, майор очень слаб. Ампутация.

Самарин вздрогнул, чувствуя, как по спине стекают капли пота. Как и большинство солдат, он боялся инвалидности больше, чем смерти.