Я смеряю его взглядом:

– Я думала, ты ее друг, Аарон.

– Это очень важно, Беренис.

– Я ничего не знаю о ее дневнике, – вру я, – так что отвали от меня.

Я возобновляю свое восхождение. На последнем этаже темно. Делаю неуверенные шаги в сторону темного узкого коридора. Срабатывает автоматический щелчок, и пространство освещается блеклым светом. Я берусь за ручку ближайшей двери, понимая, что это и будет моя спальня на сегодня. Но слышу в соседней спальне голос Тео и замираю на месте.

– Дай мне вколоть тебе обезболивающее, – шипит старик.

– Просто зашей, – недовольно бросает де Лагас.

– Ты можешь отключиться! Столько крови потерял!

– Ты же сейчас вливаешь ее в меня обратно. В чем проблема?

Тихо ступая, я направляюсь к его двери – она приоткрыта. Я вижу огромный камин и зеркало выше него. Чуть сбоку стоит софа, обитая красным велюром, стены покрыты алыми шелковыми обоями, на которых переливается орнамент из крупных лилий. Тео сидит на огромной кровати с балдахином. Он без рубашки, локти опираются о колени, новая татуировка тянется надписью по его руке. Мне не видно, что там написано. Грегори, сузив глаза, рассматривает его порез.

– Не будь таким упрямцем.

– Я хочу чувствовать себя, не смей колоть мне ничего.

Старик машет на него рукой.

– Как скажешь! – взрывается он.

Тео поднимает голову и встречается со мной взглядом. Он молча разглядывает меня, пока Грегори готовится зашить его рану. Я, должно быть, выгляжу отвратительно, так как неожиданно старичок оглядывает меня и с омерзением морщит носик.

– Мадемуазель, вам я прописываю в первую очередь душ.

Я поворачиваю к нему голову, чтобы съязвить в ответ. Но застываю на месте. Стена позади него полностью покрыта моими рисунками. Склеенные скотчем наброски захватили ее во всю длину и ширину.

– Это… – я делаю шаг в комнату и чувствую под ногами мягкий ковер, – мои работы!

Старик направляет на меня недовольный взгляд:

– Вы не против оставить нас наедине? Мне надо зашить рану идиоту, который не пользуется обезболивающими.

Он не дожидается, пока я покину комнату, и вводит иголку прямиком под кожу де Лагаса. Тео хмурится и сжимает губы.

– Еще не поздно что-нибудь принять, – злорадно сообщает ему мужчина.

– Грегори, просто зашей.

– Ты сам их склеил? – шепотом слетает с губ.

Плечи Тео напрягаются, но он молчит, не отвечая на мой вопрос. Там висит набросок моей мамы. Набросок, который она никогда не видела и не увидит. Я помню, как делала его ночью перед Днем матери – думала, подарю, сказав, что заказала у знакомой художницы. Но на следующий день услышала, как мама тихо просит отца снять все картины в доме, неловко признаваясь, что не может видеть ничего связанного с живописью. Скетч пришлось оставить в папке, а на День матери купить цветы.

– Зачем ты это сделал? – Вопрос повисает в воздухе.

– Мадемуазель, выйдите вон, – гремит Грегори.

Но ноги сами несут меня к этому наброску. Я отрываю его от стены и рассматриваю детали моей прошлой жизни. Я так сильно скучаю по ней. В глазах собираются слезы. Я обнимаю клочок бумаги, не в силах сдержать тоску, и прикрываю веки.

– Нет, вы, должно быть, издеваетесь! – Голос старика пропитан нескрываемым раздражением. – Тео, сядь, сейчас швы разойдутся.

Неожиданно я чувствую его прикосновение у себя на плече. Открываю глаза и встречаюсь взглядом с пасмурными голубыми глазами.

– Иди сюда, – шепчет он и притягивает к себе.

Я чувствую тепло его кожи. Ощущаю его запах. И в этот момент внутри меня что-то с хрустом надламывается. Я не плакала два года. Не проронила ни единой слезинки. Казалось, я не заслужила оплакивать их. И сейчас слезы за все эти годы крупными каплями катятся по моим щекам, прямиком ему на грудь. Он нежно и едва уловимо гладит меня по спине, не произнося ни слова. Его сожаление ощущается на каком-то ином уровне. И, ощущая это, я начинаю плакать сильнее, ведь он – главная причина всего случившегося. А я сейчас ищу в нем утешение. Два года прошло, и я должна была забыть его. Но случилось обратное. Я как никогда нуждаюсь в нем и за это ненавижу себя. Делаю резкий шаг назад, скетч выпадает из рук и летит на пол.

– Нет, нет, это неправильно. – Я качаю головой, пытаясь включить голос разума.

– Ниса. – Тео пытается поймать меня за руку, но я разворачиваюсь и убегаю прочь. Подальше от него и этой комнаты с рисунками из моего прошлого…

– Стоять! – рявкает Грегори. – Оставь ее и сядь.

Я залетаю к себе в спальню и хлопаю дверью. В нее вставлен ключ, и я поворачиваю его. «Пусть будет закрыта», – говорю я себе и обессиленно сползаю по стенке на пол. Голова кружится, боль разрывает сердце на части. Я прикрываю лицо руками и чувствую на них запах крови. В ужасе отдергиваю ладони и бегу в ванную. Огромная белая ванна с резными ножками стоит в центре. Дрожащими пальцами я стягиваю с себя платье и встаю под ледяные струи. Вижу, как вода под ногами окрашивается в бледный красно-коричневый цвет. Беру мыло и тру кожу – я вся покрыта царапинами и какой-то грязью. Я оттираю кожу до скрипа и думаю, как же жаль, что с душой нельзя проделать то же самое.

* * *

Я просыпаюсь в холодном поту. Отголоски кошмара не дают сделать полноценный вдох. Грудь словно обложили гирями. Мне снилось, что я очнулась в гробу. В руках откуда-то появилась зажигалка, и, когда я щелкнула ею, вместе со светом передо мной возник Тео. Его мертвые стеклянные глаза широко распахнуты. Изо рта вытекала кровь, горло было перерезано. Весь гроб залит его кровью. Мое тело купалось в алой теплой жидкости. Делаю глубокие вдохи. «Это всего лишь сон», – говорю я себе, но не могу прийти в себя. Сердце барабанит о грудную клетку, ощущение, что оно разорвется на части. Кисти рук дрожат. Его кровь все еще ощущается на пальцах, а запах стоит в ноздрях. К горлу подступает желчь. Во сне я обхватывала руками его холодное лицо и кричала: «Нет-нет-нет!» Это было настолько реально! Мой страх и ужас.

На ватных ногах я встаю с постели и в темноте, босая, делаю неуверенные шаги. Мое платье валяется где-то на стуле. Не соображая, что делаю, я хватаю его со спинки и натягиваю через голову. Вокруг стоит мертвая, устрашающая тишина. Мое громкое дыхание сопровождает меня, пока я, еле переставляя ноги, следую в его спальню. Ничего не могу с собой поделать. Мне необходимо увидеть его живым. Позолоченная ручка холодная на ощупь, пальцы неприятно покалывает. Холодное мертвое тело… Дверь открывается с тихим скрипом. Я боюсь сделать шаг и переступить порог. Боюсь найти его… мертвым. Но я собираю волю в кулак и проскальзываю в абсолютно темную комнату. Шторы плотно прикрыты, не пропускают никакого света. Я выставляю перед собой руки, стараясь вспомнить расположение мебели, и иду на ощупь. Софа, деревянные колонны балдахина. Прикроватная тумбочка. Кровать. Я подхожу вплотную. Глаза ничего не видят в такой темноте. Я поднимаю дрожащую руку и медленно прикасаюсь к его груди. Теплая кожа, под которой сердце выбивает пульс.