Двери распахнулись, заскрипели ржавые петли. Сона вошла первой, оттолкнув сына и Брата Еноха.

Стены Оссуария были облицованы полированным белым мрамором, сводчатый потолок скрывался в полумраке. На простых железных крюках висели инструменты для вскрытия: сверкающие скальпели, какие-то молотки, пилы. На полках стояли сосуды с прозрачной вязкой жидкостью, лежали стопки белых шелковых тряпок – бинты, подумала Корделия. Потом опомнилась: зачем перебинтовывать мертвых? Белыми шелковыми повязками по традиции закрывали глаза Сумеречным охотникам прежде, чем положить тело на погребальный костер.

В центре комнаты выстроились высокие мраморные столы, на которых вскрывали умерших. Совсем недавно здесь лежали тела Амоса Гладстона, Бэзила Паунсби и Филомены, подумала Корделия. Сейчас был занят только один стол. Корделия сказала себе, что там, под белоснежной тканью, лежат останки ее отца, но не могла до конца поверить в это.

«Начнем?» – спросил Енох, приблизившись к столу.

– Да, – ответила Сона. Она стояла, положив руку на живот, опираясь на Алистера. Ее глаза, огромные, черные, были обведены тенями, но говорила она ясным голосом и держалась прямо. Енох медленно убрал белую простыню. На Элиасе было старое коричневое пальто; оно было расстегнуто, виднелась мятая, пожелтевшая рубашка с багровыми пятнами на груди. Кожа была серой, как будто всю кровь выпустили из тела; седые грязные волосы и неряшливые пучки щетины делали его похожим на старика.

– Как он умер? – спросил Алистер, пристально глядя на тело отца. – Как и остальные?

«Да. Его несколько раз ударили коротким узким клинком. Раны идентичны тем, что обнаружены на телах Филомены ди Анджело и Бэзила Паунсби».

Алистер продолжал с каменным лицом смотреть на Элиаса. Корделия заговорила:

– Он отбивался? Пытался сражаться с убийцей?

«Осмотр ран показал, что убийца напал спереди. Нет никаких признаков сопротивления. На месте преступления не обнаружено оружия, никаких свидетельств того, что Элиас Карстерс защищался».

– Скорее всего, он был слишком пьян, – пробормотал Алистер.

«Возможно. – В голосе Еноха не было ни сочувствия, ни презрения. Вообще никаких эмоций. – А возможно, он узнал нападавшего и решил, что тот не представляет угрозы. На ладонях и запястьях порезы – он поднял руки, чтобы защититься, но было слишком поздно. Первая рана оказалась смертельной».

– Я не понимаю, – хриплым шепотом произнесла Сона.

– Он хочет сказать, – вмешалась Корделия, – что отец не защищался, пока убийца не подошел вплотную.

– Но почему? – горестно воскликнула Сона. Она вцепилась в полу пальто Элиаса, сжала ткань в кулаке. – Почему ты не боролся, Элиас? Ты, воин, который победил Верховного Демона…

– Матушка, не нужно, – перебил ее Алистер. – Он не стоит этого…

Корделия больше не могла этого выносить. Выдернув руку у Джеймса, она бросилась прочь из Оссуария, прочь от серой восковой фигуры умершего отца, прочь от рыдающей матери.

Она пересекла каменную площадь и нырнула в какую-то нишу. Корделия хотела спрятаться, но очутилась в начале длинного, тесного коридора, уходившего во тьму. Это зловещее зрелище заставило ее остановиться. Она привалилась к стене и даже сквозь шерстяное пальто почувствовала, как холод от камней просачивается в ее тело.

Иногда она сожалела о том, что не умеет молиться Разиэлю, как другие нефилимы, но ее не учили общепринятым молитвам. Родители Корделии равнодушно относились к религии, объединявшей Сумеречных охотников. Эта религия заключалась в почитании Ангела, который дал своим детям силу и тем самым обрек их на жестокую судьбу. Поклоняться Разиэлю означало помнить, что ты не имеешь ничего общего с теми, кого ты поклялся защищать. И что даже в толпе ты навсегда будешь одинок.

– Маргаритка?

Джеймс подошел совершенно беззвучно и, прислонившись к противоположной стене коридора, взглянул Корделии в лицо.

– Тебе не обязательно было с нами ехать.

Ее шепот вызвал в коридоре слабое эхо. Потолка она не видела; возможно, до него было два фута, возможно – тысяча.

– Я поехал с вами ради тебя, – сказал Джеймс. Она подняла голову. Его фигура среди теней была черно-белой: черный костюм, белая рубашка. Волнистые пряди, спадавшие на бледный лоб, были подобны мазкам черной краски на белом холсте. – Потому что хотел этого. Хотел поддержать тебя.

Корделия прерывисто вздохнула.

– Понимаешь… мне противно было видеть его после того, как он вернулся из Басилиаса. – Это было не совсем правдой: неприязнь возникла в тот день, когда Алистер рассказал ей о пьянстве Элиаса. – Я не обрадовалась его возвращению. Даже не притворилась, что счастлива. Не навещала его. Не приглашала к себе. А теперь его больше нет, и я потеряла надежду примириться с ним, простить его, понять.

– Мой отец… – Джеймс смолк. – Мой отец когда-то сказал мне, что иногда примириться с другим человеком невозможно. Бывает, что приходится искать это примирение в своей душе. И тот человек, который разбил тебе сердце, не может залечить рану.

«Человек, который разбил тебе сердце». Корделия подумала об отце. Они никогда больше не будут беззаботно смеяться, не услышит его историй, ничего не расскажет ему. Если бы только она позволила ему вести себя к алтарю… Люси поняла бы ее. Если бы только она, его дочь, дала ему шанс…

Вчера вечером она должна была помешать отцу уйти из своего дома. Но страшная правда заключалась в том, что она радовалась его уходу, она вовсе не тревожилась за отца, видела и слышала только Джеймса. Она могла думать лишь о том, что отец каким-то образом снова опозорил ее. «Что отец сказал тебе? Что он сделал?» Джеймс упорно повторял, что ничего особенного не произошло, но выглядел больным и несчастным и рано ушел спать.

– Ты это видел? – прошептала Корделия.

Было так тихо, что она слышала даже шуршание ткани его пиджака.

– Видел что?

– Тебе это приснилось? Как он умирает?

Джеймс прикрыл рукой лицо.

– Да.

– Это был тот же самый убийца? – Собственный голос показался ей жалким, тоненьким. – Тот же убийца, такая же ненависть?

– Да. И еще, Маргаритка…

Она прижала к груди руки, сжатые в кулаки; ей хотелось забыть о приличиях, сползти по стене на пол, кричать, выть, устроить истерику.

– Не говори. Не сейчас. Но если ты видел что-то…

– Что-то указывающее на убийцу? Я не перестаю ломать над этим голову. Если бы я увидел какую-то подсказку, хоть что-нибудь, я бы обязательно сказал тебе, я бы сообщил Джему, родителям… – Он покачал головой. – Нет.