Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тогда расскажи, зачем он приходил к нам домой вчера вечером. – Она издала короткий сухой смешок. – Представь, что я выиграла у тебя партию в шахматы. В следующий раз я отвечу на любой твой вопрос, а сейчас скажи мне правду. Что ему было нужно?
Джеймс ответил не сразу.
– Ему были нужны деньги.
– Деньги? – повторила она, не веря своим ушам. – Сколько? Зачем они ему понадобились?
Джеймс стоял совершенно неподвижно, но, как это ни странно, Корделия поняла, что он не надел свою Маску. Она догадывалась, что он чувствует. Видела боль в его взгляде. Он позволил себе чувствовать эту боль, горе, разочарование. Более того: он позволил себе продемонстрировать ее.
– Твой отец попросил у меня пять тысяч фунтов, – ответил он. – Не знаю, почему он решил, что у меня есть такие деньги. Он сказал, чтобы я достал их у родителей. Сказал, что они купаются в роскоши, и они даже не заметят потери этих жалких грошей. Что деньги нужны на содержание Сайренворта, что он якобы не может больше позволить себе ремонт и обслуживание поместья. Не знаю, правда ли это.
– Я тоже не знаю, – прошептала Корделия, но ей тут же представилось множество других вариантов. Карточные долги. Просроченные займы. Закладные. – Почему ты ничего мне не сказал? – Ее бросало то в жар, то в холод, в душе пылала ярость, и одновременно ее охватило леденящее отчаяние. – Если бы я только знала, что у него неприятности, я бы сделала все, чтобы ему помочь.
– Нет, – тихо ответил Джеймс. – Ты не смогла бы ему помочь.
– Я помешала бы ему уйти ночью на улицу, в такой холод…
– Он умер не оттого, что у него не было денег, – возразил Джеймс. – И не от холода. Его убили.
Корделия знала, что Джеймс говорит разумные вещи, но сейчас ей не хотелось рассуждать разумно. Ей хотелось рвать и метать, хотелось накричать на него, ударить.
– Не обязательно было давать ему пять тысяч – ты мог бы одолжить ему хоть немного денег, чтобы он мог нанять карету и благополучно добраться до дома.
Во взгляде Джеймса вспыхнул какой-то странный огонь. Корделия никогда не видела в этих золотых глазах такого выражения – он разозлился на нее. И, поняв это, она испытала какое-то извращенное удовольствие. Ледяной панцирь, сковавший ее, наконец, треснул, и она почувствовала гнев, ненависть, отчаяние. Она чувствовала боль, потому что жестокими словами ранила того, кого любила.
– Если бы я дал ему деньги, он тут же пропил бы все в ближайшем пабе, потом пошел бы домой пешком, и его все равно убили бы. А ты обвиняла бы меня в его смерти, потому что я дал ему деньги. Ты не хочешь посмотреть правде в глаза: он сам сделал выбор…
– Корделия.
Обернувшись, она увидела у входа в коридор Алистера. Колдовской огонь светил ему в спину, и его волосы казались золотыми, и она вдруг вспомнила времена, когда он осветлял их.
– Брат Енох говорит, что, если ты хочешь попрощаться, то время настало.
Корделия машинально кивнула.
– Я уже иду.
Ей пришлось пройти мимо Джеймса; коридор был узким, и она нечаянно коснулась плечом его плеча. Она услышала, как он раздраженно вздохнул, прежде чем последовать за ней. Вместе с Алистером они пересекли площадь и вернулись в Оссуарий. Сона все так же стояла над телом Элиаса. Брат Енох тоже был здесь; он не шевелился, сложил руки перед собой, словно священник.
Джеймс остановился на пороге. Корделия не в силах была смотреть на него. Она взяла руку Алистера и подошла к столу, на котором лежало тело отца. Алистер привлек ее к себе. Мать застыла, склонив голову; глаза ее покраснели и опухли от слез.
– Ave atque vale, – произнес Алистер. – Здравствуй и прощай, отец.
– Ave atque vale, – повторила Сона.
Корделия знала, что тоже должна произнести положенную фразу, но горло ее сжал спазм, и она не сумела выговорить ни слова. Вместо этого она взяла руку отца, холодную, застывшую. Но это была не его рука. Нет, не эти руки подбрасывали ее в воздух, когда она была совсем маленькой, не эти руки направляли ее меч, когда она училась обращаться с оружием. Она осторожно положила руку на грудь отца.
И вздрогнула. Руна Ясновидения – руна, которую каждый Сумеречный охотник носил на тыльной стороне кисти ведущей руки – исчезла.
Она вспомнила голос Филомены, вспомнила слова, которые слышала на заброшенной фабрике. «Он забрал у меня все. Мою силу. Мою жизнь».
Ее силу.
«Енох, – мысленно произнесла она. – Вы знаете, была ли у Филомены ди Анджело руна Силы?»
Безмолвные Братья не могут выражать эмоции, но Корделия почувствовала, что он удивился. Он ответил: «Не знаю, но ее тело находится в Идрисе, под надзором Брата Седраха. Я попрошу его осмотреть тело, если это важно».
«Это очень важно», – ответила она.
Енох едва заметно кивнул. «Скоро придет Консул. Желаете остаться и побеседовать с ней?»
Сона провела рукой по лицу.
– Честно говоря, я не в состоянии это вынести, – произнесла она вслух. – Я хочу только одного: вернуться домой, к детям… – Она оборвала себя на полуслове, слабо улыбнулась. – Прости, Лейли. Я забыла, что теперь у тебя свой дом.
– Джеймс не будет возражать, если я останусь с тобой сегодня, Mâmân, – сказала Корделия. – Правда, Джеймс?
Она обернулась, ожидая увидеть во взгляде его прежнее сердитое выражение. Но он снова надел свою Маску, лицо его было каменным.
– Разумеется, нет. Корделия поживет у вас некоторое время, если вы желаете, миссис Карстерс, – сказал он. – Я попрошу Райзу переехать к вам и захватить с собой все, что необходимо Корделии.
– Мне нужно только одно, – произнесла Корделия. – Я хочу увидеть Люси. Пожалуйста… пожалуйста, передай ей это.
Покинув Безмолвный Город, Джеймс не сразу вернулся домой. Он собирался поймать кеб, но почему-то мысль о возвращении в дом на Керзон-стрит без Корделии причиняла ему боль. Он чувствовал, что, как и вчера вечером, подвел, предал ее, потому что ничем не сумел ей помочь.
Он бесцельно бродил по заснеженным тропинкам среди надгробий Хайгейтского кладбища, вспоминая ту ночь, когда в последний раз был здесь. В ту ночь он, Джеймс, побывал в Безмолвном Городе в сопровождении Мэтью и Корделии, а потом совершил путешествие в царство, похищенное Велиалом у его собрата-демона. Он едва не погиб среди этих склепов, столетних деревьев и унылых каменных ангелов. До сих пор он не понимал, каким образом сумел остаться в живых, но одно знал твердо: Корделия спасла ему жизнь.
Он должен был рассказать ей все, до конца. Он с силой ударил кулаком по нижней ветке ближайшего дерева, и его засыпало снегом. Снег и иней скрывали большую часть могильных камней, видны были лишь отдельные слова: «ГОРЯЧО ЛЮБИМОМУ», «СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ», «УТРАТА».
Как же случилось, что они с Корделией наговорили друг другу столько резких, обидных слов? Но еще хуже было то, что он не смог сказать ей правду. «Когда я видел во сне убийство твоего отца, он взглянул мне в лицо. Мне показалось, что он узнал меня. Узнал того, кем я был во сне. Он знал, кто я такой».