тупике. Я не представляю, как мы можем высадиться на берег, пока вы занимаете эту позицию.

– Мы так дурно пахнем для вас, крестесцы? – сказала Несрин. Она понюхала Роуна, потом поморщила нос. – Может, ты сам воняешь. Когда ты в последний раз мылся?

Я взглянул на нее.

– Она имеет в виду, что на этом берегу достаточно места и для нас, и для вас.

Роун громко захохотал, уперев руки в набедренные пластины.

– Не волнуйтесь, у меня есть внучки с такими манерами, по сравнению с которыми эта выглядела бы царицей. – Он покачал головой, тут же став серьезным. – Увы, император – правая рука Архангела. Его присутствие здесь подобно тому, как если бы ангел поцеловал землю. Я говорю об этом со всей возможной любезностью, но он не может делить никакой земли с вами.

– Значит, он не высадится, – сказал я.

– Я не вижу здесь трехсот кораблей. Вижу несколько тысяч всадников. – Роун брезгливо хмыкнул. – Мы высадимся завтра на рассвете. Если вы еще будете здесь, я уверен, вы знаете, что случится. А теперь пойду помоюсь.

Роун усмехнулся, склонил голову и вернулся на галеру.

– Они считают себя много лучше нас, – сказала Несрин, пока мы смотрели, как отходит его галера. – Поцелуй ангела. – Она сплюнула на песок. – Я ему покажу, куда целовать.

– Если Рыжебородый успеет вовремя, императору придется отступить. Или делать то, чего он не хочет, – драться с равными силами.

– Ты еще думаешь, что он придет? Ты сдал Сади, Кева. Ты своими руками заковал ее в кандалы.

– Она сама решила разыскать Рыжебородого. Имей веру. Они придут.

– Почему же так долго? Разведчики, которых мы отправляли на побережье, ничего не сообщили. Если бы корабли приближались, они бы их наверняка увидели.

Я не знал, что ответить.

Я оставил Несрин и нашел Кинна, дразнившего лошадь. Он порхал перед ней, заставлял ее ржать и шарахаться, а потом проделывал то же самое с другой стороны.

– Мне нужна твоя помощь, – сказал я ему.

– Разумеется. Для того меня и прислали. Помогать тебе.

– Нужно, чтобы ты нашел кое-кого.

– Кого?

– Женщину.

– Что за женщина?

– Так… принцесса.

– Ты в нее влюблен?

Вопрос был как удар в сердце.

– Это неважно, – ответил я. – Просто поднимись в воздух, посмотри, не увидишь ли кораблей, идущих с юга. Много кораблей, три сотни.

Кинн прекратил баловство и приземлился на шею лошади. Кажется, я целиком завладел его вниманием.

– А она красивая?

– Да, она очень красивая, – вздохнул я. – Но ищу я ее не из-за этого.

– Ты собрался на ней жениться?

– Это к делу не относится.

– А как она выглядит?

Наконец-то уместный вопрос.

– У нее рыжевато-каштановые волосы до плеч… И концы чуть-чуть завиваются вверх. – Я почесал голову. – Ну, сильнее, чем чуть-чуть. Глаза цвета янтаря, тонкий нос.

– Понял! – Кинн отсалютовал мне орлиным крылом. – Я найду ее!

Кинн захлопал крыльями и взлетел. Так высоко, что стал точкой среди облаков. Но эта точка двигалась не в ту сторону. Он направился вглубь материка, на восток, а не в сторону моря.

– Не туда! – крикнул я. Но он, должно быть, не слышал. Я покачал головой, глядя, как он улетает туда, где Сади точно нет.

Я считал джиннов умными существами… Почему Саран навязала мне этого идиота? Или таково мое наказание за то, что не поехал в Зелтурию?

Пришла ночь. Я нашел Несрин в одиночестве, на пустом берегу в стороне от лагеря, молящейся под звездным небом. Она просила святых умилостивить Лат, чтобы вернуть Сади. Я не знал никого из забадарских святых, но готов был попробовать что-то новое и помолился им тоже.

Потом мы сидели на мокром песке и бросали в воду ракушки, а прибой бился у наших ног.

– Нужно возвращаться в Демоскар, – сказала Несрин. – Что, если они держат Сади там?

– Мы изменники для нашей страны. Нас атакуют, куда бы мы ни пошли.

Из глаз Несрин потекли слезы. В первый раз я видел, как она плачет.

– Значит, все было зря? – Она провела пальцами по дорожкам слез. Ожидание – самая страшная боль. – Знаешь, когда мы впервые встретились с Сади, она мне не понравилась. Она была слишком милой, а такие обычно ядовиты внутри. Она была застенчивой, а Лат знает, что застенчивые люди многое скрывают в сердце.

Она размахнулась и швырнула ракушку – высоко, но недалеко, словно чтобы выбросить свою боль. Ракушка упала в воду, и прибой опять вынес ее к нашим ногам.

– В ту первую зиму, – продолжила Несрин, – я хотела, чтобы она вернулась домой, обратно в свой Небесный дворец. Она была хрупкой и слабой, не умела охотиться или даже разжечь огонь. Когда мой отец увидел, как я ее презираю… знаешь, что сделал этот глупец? – Она рассмеялась. – Он сказал мне: «Несрин, ты научишь принцессу всему, что ей нужно знать о том, как быть забадаркой. Если до весенней оттепели она не научится снимать шкуру с волка, чтобы согреться, не научится сама ставить юрту и рыбачить со льда, клянусь Лат и всеми святыми, я скормлю тебя снежному медведю!»

Я подбросил в руке ракушку и улыбнулся.

– Твой отец, кажется, очень похож на моего.

– Мне было двенадцать. Она на шесть лет старше, и я должна была обучать ее!

– Ну и как, тебя съел медведь?

Несрин фыркнула. Волны накатили сильнее, промочили мне шаровары. Я тоже размахнулся и бросил ракушку. Она шлепнулась в воду где-то далеко.

– Сади обучалась медленно. Она никогда не покидала гарем и ничего не знала о жизни под солнцем и луной. Но она старалась. Все, что ты видишь в ней сейчас, – она с этим не родилась. Как любой забадар, она заработала свои навыки. Она по-настоящему увлеклась стрельбой из лука, упражнялась днем и ночью, в ветер, в дождь и снег. Так она стала лучшей из нас. Дело не в ее крови… И не в том, что какой-то завоеватель породил слишком много детей сотни лет назад.

Я положил руку на плечо Несрин. Она сжала ее и разрыдалась. Ее плач пробудил печаль и во мне. Я знал Сади недолго, но история о том, как она, несмотря на неуверенность в себе, проложила путь к тому, чтобы стать лучшим забадаром, давала понять – она была не просто украшением для нашего дела. Те, кто любил Сади и восхищался ею, делали это не из-за ее имени или положения, а из-за того, кем она была в своем сердце. Я скучал по ее сердитому взгляду так же сильно, как и по ласковой улыбке.

Но печаль мне