– Дэниел, – сказала мама, побледнев. – Подожди секунду…

Папа резко повернулся к ней.

– Нет, не буду ждать. Тебе все это нравится? Что ты делала каждый день, пока она была на репетициях? Ты позволила этому произойти.

– Нет, папа, поверь мне, – закричала я. – Он хорошо ко мне относится. Он…

– Замолчи!

Я дрожала от страха, сидя на диване. Никогда еще я не видела его в такой ярости. Вены пульсировали на его шее.

– Ты встречалась с ним. Все это время. Выставляла меня дураком. Врала мне в лицо каждый раз, когда мы говорили.

Вспышка голубых и красных огней осветила окна. Глаза мамы расширились, и она опустила голову на руки.

– Боже, полиция. Что скажут наши соседи?

Я вся похолодела. Полиция. Айзека могут арестовать. Не будет премьеры «Гамлета». Никаких агентов по поискам талантов, которые дали бы ему шанс на лучшую жизнь.

– Отлично, – сказал отец. – Мы расскажем им, что произошло. Или, возможно, они его уже поймали.

– Рассказывать нечего, – сказала я. – Он спал в моей кровати, но на этом все. Мы просто спали.

– Перестань мне лгать, – сказал отец. – Или мы можем позволить копам обыскать твою спальню на предмет доказательств, что он тебя обесчестил под моей крышей?

Когда папа пошел открыть дверь, я взглянула на маму, застывшую, словно статуя, с бледным лицом. Лишь ее ногти стучали по ручке кресла.

Я уставилась на отца, дрожа всем телом, а потом со слезами обратилась к маме.

– Мам?..

– Ты должна понимать, – сказала она. – Он под таким давлением.

– Он ведет себя, как маньяк.

– Это не его вина. Знаешь, каким он становится, когда думает, что с ним не считаются. Мы только что узнали… – она прижала пальцы к губам.

– Мам, что? – я тяжело сглотнула. – О чем вы узнали?

Папа внесся обратно в гостиную с двумя полицейскими. Один был высоким, другой низким, и оба пугали размером и формой. У того, что повыше, на значке было написано «Мерфи», у второго «Андервуд». На бедре у них с одной стороны висели пистолеты, а с другой – дубинки. Их взгляды скользнули по мне вверх и вниз, отмечая мои короткие шорты, кофту без бюстгальтера. Эти двое мужчин прижали меня к дивану своей нависающей массой и пристальными взглядами.

Папа скрестил руки на груди и сказал:

– Миссис Чэмберс, соседка, видела, как молодой человек покинул наш дом через заднюю дверь. Она вызвала полицию, решив, что к нам вломились.

Я собралась с духом.

– Зачем она следила за нашим домом посреди ночи?

– Она услышала ссору твоих родителей, юная леди, – сказал Мерфи. – Хочешь рассказать нам, что произошло здесь сегодня ночью?

– И лучше рассказать правду.

– Ничего не произошло, – ответила я. – Мы спали. Вот и вся правда. Почему в это так трудно поверить, папа?

– Потому что он…

– Потому что он бедный? – воскликнула я, и слезы потекли по моим щекам. – Потому что его отец – пьяница? Что, если бы он был богат? Что, если бы ходил в частную школу? Если бы его отец был генеральным директором компании стоимостью в миллиард долларов? Ты бы тогда мне поверил?

Мама уставилась на меня, побледнев.

Выражение лица отца изменилось, в глазах появилось смятение.

– Мы сейчас не обсуждаем эти смехотворные гипотетические ситуации, – сказал он. – Мы говорим о том, что произошло сегодня ночью.

– Ничего не произошло сегодня ночью, – сказала я.

«Это произошло прошлым летом».

«Позвони в полицию», – говорила Энджи.

Теперь здесь были полицейские. Стояли в моей гостиной, огромные и представительные, отстраненные, со скучающим видом, разбирающиеся с семейной драмой в четыре утра. Я не ощущала от них ни злобы, ни сострадания. Никакой связи. Никакого чувства безопасности. Они заполнили комнату мужским безразличием к проблемам семнадцатилетней девушки. Как они отреагируют, если я скажу родителям правду о Ксавьере?

И я сразу же могла представить это с их точки зрения. Испуганная девушка, пойманная с бойфрендом в доме, говорит всем, что настоящее преступление произошло примерно год назад, с другим парнем, в другом городе, в другом доме. И доказательств нет. Это покажется худшим жалким способом отвлечь внимание.

Правда не навредит Ксавьеру. Они лишь разрушит все вокруг меня. Я стану предметом постоянных допросов с пристрастием, попыток доказать то, что доказать нельзя. Я буду отвечать «Я не помню» на вопрос за вопросом.

Я взглянула на отца.

– Ничего не произошло, – прошептала я. – Я все продолжаю твердить это, а ты не слышишь. Я произношу правду, и ты не слышишь.

Отец вздохнул и повернулся к офицерам.

– Вы не можете просто арестовать его или привести на допрос? Он обесчестил ее в моей…

– Прекрати это говорить, – закричала я с дивана. – Он не сделал мне больно. Никогда не делал.

Андервуд поднял руку ладонью ко мне.

– Вам нужно успокоиться.

– Технически это не изнасилование, сэр, – сказал Мерфи.

– Но ему девятнадцать. Ей только семнадцать.

Я смотрела, как эти люди, стоя надо мной, обсуждали меня, словно меня там не было. Я была там. И все же нет. Я находилась между сном и явью. Сходила с ума, потому что все было предельно понятно.

– По закону в Индиане допустимый возраст согласия – шестнадцать, – сказал Мерфи. – Но, если хотите, чтобы он ответил на пару вопросов, мы можем это устроить. Все еще ведется расследование о том, что произошло на заправке, и его фамилия не впервые оказывается в центре внимания.

Я не могла ни говорить, ни дышать, пока разворачивался другой сценарий. Айзека могут арестовать для допроса. Приведут в участок в наручниках. Сексуальное насилие добавится к списку преступлений, которые он никогда не совершал. Финальный акт в трагической истории его жизни. Истории, которой он никогда не желал.

– Нет, – сказала я, поднимаясь на ноги. Или попыталась. Колени подогнулись, и я села на ковер у папиных ног. – Ты не можешь так поступить. Пожалуйста, послушай меня. Я не… я больше с ним не увижусь. Обещаю. Он уезжает из города. Агенты по поиску талантов приедут посмотреть на его игру в «Гамлете». Он уезжает из Хармони. Пожалуйста, папа. Ему нужен этот спектакль. Не забирай его. Я обещаю, что больше с ним не увижусь.

Полицейские обменялись взглядами.

– Сэр?

– Папа, умоляю тебя.

Наступила тишина. Желваки отца ходили ходуном, пока он раздумывал.

– Спасибо вам, офицеры, – наконец сказал он, пристально глядя на меня. – Думаю, мы взяли все под контроль. Однако я оставляю за собой право передумать и отправить его в участок. Если я узнаю, что все еще хуже, чем утверждает моя дочь. Реджина?