Тогда же П. Н. Дурново приказал «ускорить делопроизводство по выдаче разрешений на право приобретения и хранения оружия» членам Союза русского народа и Общества активной борьбы с революцией и анархией в ответ на жалобы руководителей последних на волокиту – общий порядок собирания сведений о благонадежности был заменен представлением удостоверений от руководства этих организаций. До 25 января 1906 г. по таким удостоверениям получили разрешение 120 лиц.

В виду предстоящей годовщины событий 9 января и угроз членам правых партий со стороны революционеров, лидеры правых обратились с просьбой снабдить членов их организаций оружием. 5–6 января 1906 г. отряду Союза русского народа в 700 человек было выдано с разрешения П. Н. Дурново 100 старых револьверов из запаса полицейского резерва. В марте 1906 г. эти револьверы были возвращены полиции[554].

При этом П. Н. Дурново полагал, что «нельзя производить следствий о народных волнениях. Нельзя велеть стрелять в людей, мнущих революционеров»[555].

Черносотенцы, в свою очередь, отдавали должное П. Н. Дурново. В 1909 г. Московский губернский совет Союза русского народа, выражая ему «глубокую благодарность за твердое стояние за начала русской государственности, в момент полной растерянности общества и правительственных сфер, среди ужасов еврейской революции, захватившей и православную Россию», просил его принять «звание почетного члена Московского Столичного Совета Союза русского народа»[556].

В борьбе с революцией Союз русского народа сыграл большую роль. На этот счет есть немало свидетельств представителей власти разного уровня. Так, В. А. Дедюлин, тогда петербургский градоначальник, позднее говорил: «Он нужен был для противодействия уличной толпе, ходившей по улицам с красными тряпками. Союз русского народа был нужен, когда нужно было гнать красные тряпки, и в этом он оказал огромную услугу»[557].

«Мне хорошо известны те неоценимые заслуги, – писал Н. Ч. Зайончковский, – которые оказал этот Союз Правительству и России в борьбе со смутой. Конечно, по самому преобладающему в нем составу членов и по приемам борьбы, Союз с его Отделами был орудием грубым; но ведь пушки, пулеметы, ружья со штыками – орудия еще более грубые, однако, необходимые. Самый факт возникновения Отдела Союза в какой-нибудь весьма революционной местности сразу полагал в ней конец революционным выступлениям»[558].

Позднее, уже в эмиграции, Н. В. Краинский расставлял акценты: «Дурново усмирил этот страшный бунт при содействии здоровых сил русского народа»[559].

Однако «окончилась смута – и от Союза с его Отделами как-то сразу отвернулись»[560]. «А теперь, – говорил 5 февраля 1908 г. В. А. Дедюлин, – он уже не нужен: красных тряпок на улицах уже нет». При этом пренебрежительно отзывался о членах Союза («толпа», «хулиганы»)[561].

Союз стал неудобен: «Деятельность Союза под руководством доктора Дубровина стала во многих случаях крайне бестактной, вызывающей, с претензиями давать Правительству директивы. Союз под влиянием отдельных честолюбцев начал раскалываться».

Виновато, продолжает Н. Ч. Зайончковский, правительство: «Его не захотели или не сумели “упасти”, его оставили вариться в соку собственных дрязг, а в отдельных губерниях Отделы Союза вызывали к себе неблагожелательное отношение гг. губернаторов»[562].

Правительство П. А. Столыпина оказалось не способным ни понять, ни оценить по достоинству это народное движение; «не сумело дать этой организации необходимой идеологии и образовать из нее сильную народную партию». Свели ее «на задворки полицейских управлений», использовали «лишь как орудие для подавления открытых беспорядков, предоставив ей самой применять ею же измышленные приемы борьбы с революцией». Руководство ею было предоставлено второстепенным агентам правительства. Самостоятельно выдвинувшиеся вожди движения скоро были развращены «неумелой поддержкой денежными субсидиями» правительства[563].

Взаимоотношения П. Н. Дурново и С. Ю. Витте

Взаимоотношения П. Н. Дурново и С. Ю. Витте даже для близко наблюдавших их людей казались загадочными. «Природа этих отношений, – говорил И. И. Толстой, – представляется весьма сложной и трудно поддающейся точной и правильной характеристике, ибо она полна недоговоренности и невыясненности. Я могу лишь засвидетельствовать, что отношения между Витте и Дурново были прекрасными и до последнего времени они не испортились, но с каждым днем получали все более странный и непонятный для нас (членов правительства. – А. Б.) оттенок»[564]. «Я никогда не понимал отношения Витте к Дурново, – признавался В. А. Маклаков, – он о нем отзывался по-разному, часто с большой горечью и обидой»[565].