Иван затараторил быстрее:

– Мы, как обычно, стояли за дверью, пока Яна Игоревна готовилась к съемкам. Но в этот раз она очень задержалась. Фотограф начал нервничать, и я решился постучать. А потом мы услышали резкий шум и… В общем, попытались войти, но дверь оказалась заперта на щеколду. Позвали, а Яна Игоревна ответила, мол, все в порядке. Но голос звучал необычно, будто она была в процессе непонятно чего… В общем, выбили дверь, а она там с мужиком в обнимку возле стены. Мы думали, насильник, а он клянется, мол, у него с Яной Игоревной отношения. В нос переписку с ней совал, когда Дмитрий хотел начистить ему рожу. Я проверил его телефон – есть переписка, интимные фото. Телефон Яны Игоревны мы проверять не стали, подумали – вы сами, если что…

С этими словами он протянул Давиду мобильный Яны.

Он бездумно открыл мессенджер, про который говорил телохранитель, полистал переписки, нашел нужную и обалдело забегал взглядом по строчкам, которые кричали о чужих чувствах:

«Думаю только о тебе!»

«Хочу тебя!»

«Пришли фото! Мне нужно тебя видеть…»

Кстати, фото тоже были.

Вот Яна делает селфи у зеркала почти голая – лишь в крошечных трусиках, придерживает рукой грудь. Еще одно селфи с видом круглой попки в тех же трусах. Фото сбоку. Все такие аппетитные, что можно подавиться слюной.

О, как бы Давиду хотелось, чтобы Яна присылала такие снимки ему! Мечтал как следует рассмотреть ее меняющееся тело, оставить в памяти кадры того, как месяц за месяцем будет расти ее животик, любоваться на пышную грудь, пусть и прикрытую рукой. Смотреть на эти снимки и знать, что они отправлены другому мужчине, было невыносимо.

– Как этот мудозвон вообще оказался в гримерной моей жены?! – зарычал Давид так громко, что казалось, сейчас порвутся легкие.

– Говорю же, потайная дверь…

– Я должен увидеть сам… – прогудел он и поспешил в здание.

Он поднялся на второй этаж со скоростью звука. Подошел к гримерной, открыл дверь пинком. Осмотрел пустое помещение.

Всего несколько дней назад он был в этой комнате с Яной, целовал ее у стены возле зеркала. Тогда гримерная выглядела аккуратно, все лежало на своих местах. Теперь же нигде не видно порядка. Налицо явные признаки борьбы. Кто с кем боролся? А в противоположной от зеркала стене был распахнутый во всю ширь шкаф. Давид подошел к нему, проверил: там действительно было хитро установленное двойное дно, а за ним – дверь в другое помещение.

Совпадение, что Яне досталась именно эта гримерная?

Вряд ли, очень вряд ли.

А потом ему бросилась в глаза синяя пачка с презервативами. Початая. Один из квадратиков из фольги был надорван. Кто-то явно собирался им воспользоваться.

Кто бы знал, как Давид в последнее время возненавидел этот способ контрацепции.

– Где Яна? – спросил он похоронным тоном.

– Яна Игоревна заперта в другой гримерной, – прогудел телохранитель. – Там нет потайных дверей, я лично проверил.

– С ней все в порядке? – спросил Давид, тяжело дыша.

Телохранитель кивнул.

– Веди, – приказал он.

И пошел за охранником вперед по коридору. Ноги не слушались, чуть ли не заплетались, а он упрямо продолжал шагать.

«Зачем она это сделала?» – звенел в голове вопрос.

Но ответ был слишком очевиден, чтобы долго копать.

«Единственная причина, по которой я могу с тобой развестись – это измена», – сказал он ей два дня назад. Считай, совет дал, олух недоделанный. Нет чтобы умное что-то сказать, а? Это ж надо было такое ляпнуть! Даже гнев ему не оправдание.

Лучше бы он себе тогда язык откусил или вообще хоть раз в жизни взял да сдержался. Но нет! Чтобы Давид с Яной и сдержался… не было такого еще ни разу. Удивительно, но эта паршивка с первого дня их знакомства по щелчку пальцев выводила его на эмоции. У нее талант!

Так-то Давид человек спокойный, рассудительный. Никто не заставлял его так психовать, как она.

«А если они и раньше встречались с этим типом? Уже неоднократно спали?» – закралась в голову новая мысль, в триста раз токсичней прежней.

С каждым новым шагом руки дрожали все сильнее.

С каждым вздохом усиливалась боль в груди.

С каждым ударом сердце сжималось все отчаяннее.

В те короткие секунды, что потребовались ему на пересечение треклятого коридора, Давид будто выгорел изнутри. Не осталось в нем ничего живого, годного на что-то еще, кроме как глухо стонать от боли.

Этой боли в нем скопилось слишком много, терпеть ее стало невыносимо.

А потом в голове вдруг зазвучал умоляющий голос Яны: «Давид, я бы никогда… Слышишь? Я бы ни за что тебе не изменила!»

Так она сказала ему тогда на Гавайях. Давид никогда не забудет те ее слова. Сколько раз потом прокручивал в голове ту сцену. А сколько нервов бы себе сэкономил, если бы взял на себя труд просто поговорить с ней через день-два, когда эмоции немного утихли. Скольких проблем бы себя лишил.

И потом Яна неоднократно повторяла, что считала измену предательством, последним делом. Неужели изменила мнение? Как могла опуститься до подобного? Отсылала свои голые фото незнакомому мужику, переписывалась.

Это так непохоже на его скромную, честную Яну, что…

– Да не могла она этого сделать! – пробурчал он себе под нос.

Нет уж… Не поведется он на этот спектакль.

Пока Яна напрямую ему не скажет, что изменяет, он не поверит. Давид – гусь ученый, с дипломом!

Не будь она беременной и не случись той самой первой подставы, еще можно было бы усомниться. А так… Разве он не знает, как умело можно подставить? Ха-ха три раза. Убедился на собственном опыте.

Давид сначала поговорит с Яной, а потом уж будет делать далеко идущие выводы.

Как только решил это, даже дышать стало легче. Он забрал у Ивана ключ, открыл дверь и вошел в гримерную.

Увидел Яну и обомлел.

В тесном душном помещении, заставленном стойками с одеждой, нашлось место только для одного кресла у окна. Старого, потрепанного кресла. На нем-то и сидела, подобрав под себя ноги, его зареванная Богиня. На ее щеках туши было в разы больше, чем на ресницах. Волосы взъерошены, а подол голубого шелкового платья разорван.

Не выглядят так роковые соблазнительницы.

– Давид! – застонала Яна раненым зверьком. – Я не изменяла тебе! Пожалуйста, поверь, я этого не делала!

В ее глазах было столько страха, сколько Давид за всю жизнь не видел. А он разного повидал.

Сам понять не успел, как очутился рядом с ней, как схватил ее за плечи, как поднял с кресла: