Тот удивленно прищурился, развел руками:

– У вас какие-то сомнения по поводу меня?

– Три года назад, когда ты пришел ко мне и попросил семизначную сумму на операцию сына в Швейцарии, что я тебе ответил? Бери, Гена, отплатишь верной службой. И ты поклялся мне, что останешься верен. Так было дело?

– Так, шеф, – кивнул телохранитель.

– Так вот, я спрашиваю, твоя клятва в силе? Я могу тебе верить?

– Всегда, шеф, – проговорил Геннадий сдавленным голосом.

– Тогда сделай для меня одну вещь…

Телохранитель навострил уши.

– Вместе с начальником охраны вы должны перетрясти всех, кто работает в этом доме. Каждого охранника, каждую горничную, каждого гостя, что бывал в особняке за последний месяц.

Поймав вопросительный взгляд Геннадия, Давид продолжил:

– Для того чтобы устроить представление, у злоумышленников должны были быть четкие сведения о расписании Яны. Как они могли его получить? Либо через фотостудию, либо здесь. С фотостудией разберутся другие люди, а ваша задача найти шпиона в этом доме. Также требую, чтобы вы проверили особняк на наличие прослушки повторно. Кроме того, обыщите все, исследуйте стены на предмет потайных ходов. Кто-то знатно стучит моим врагам на мою жену, и я хочу знать, кто именно.

– Я все понял, – ответил Геннадий. – Усилю бдительность.

– Усиль, – кивнул Давид. – И найди для нее новых телохранителей. Отныне Яне разрешено покидать территорию особняка только в компании трех вооруженных охранников и водителя. Пока не разберемся в ситуации, бдительность должна быть на максимуме.

Телохранитель кивнул и вышел.

После разговора с Геннадием, Давид решил навестить жену.

Из головы все никак не шло, какой Яна была испуганной в тот момент, когда он приехал в фотостудию. Как она задрожала при виде его, как съежилась в кресле…

У Давида сердце разрывалось от осознания того, насколько она его боялась, насколько сильно ее травмировала та его выходка на Гавайях. Ведь сегодняшняя ее реакция – прямой отголосок.

Как нормальная женщина отреагировала бы на то, что ее спасли от насильника? Радовалась бы. Была бы счастлива оказаться за спиной у мужа. А Яна испугалась, да как сильно!

Руки бы себе поотбивал, честное слово. Как можно было живую женщину голой на всеобщее посмешище… Свою женщину! Самую любимую и самую родную. Поверит ли она ему вообще когда-нибудь после той выходки? Или так и будет избегать, как все предыдущие дни?

В любом случае Давид должен поговорить с Яной, разъяснить любимой, что его ей стоит бояться в последнюю очередь. Дать понять, что в его компании ей ничего не угрожает.

Решив, что с разговором лучше не тянуть, Давид отправился прямиком к Яне. Громко постучал в дверь, но жена не отозвалась. Он тут же забеспокоился, постучал громче, однако с тем же нулевым результатом. Осторожно открыл дверь, заглянул и убедился – комната пуста.

Немного подумав, Давид спустился на кухню, проверил столовую и после этого забеспокоился окончательно. В голове зашевелились нехорошие мысли – украли, сбежала, растворилась в воздухе.

Давид вернулся в кабинет и стал просматривать изображения с камер наблюдения, чтобы вычислить, где же благоверная. Осмотрел все, прежде чем догадаться глянуть на изображение с камеры, что висела напротив его спальни.

Вот оно как, оказывается.

Он ее ищет по всему дому, а Яна спокойно сидит в кресле напротив его комнаты. Спина ровно, руки на коленях, будто первоклассница.

– Что она там делает? – удивился Давид.

А потом дошло – жена ждала его.

В груди сладко заныло.

Неужели правда? Богиня сама пришла к Давиду.

Пока Давид поднимался по лестнице, сердце стучало громче отбойного молотка.

Завидев Богиню возле своей спальни, он рванул ворот рубашки, так трудно ему вдруг стало дышать. Кровь забурлила, а грудь стало распирать от переизбытка чувств.

Этим вечером Яна показалась ему особенно красивой. Будто специально дразнила его свободным шелковым платьем. Пусть оно доходило ей почти до щиколоток, Давид знал, какие красивые ножки оно скрывало. И пусть вырез совсем мал, но ему-то доподлинно известно, какая аппетитная грудь скрывается под тканью.

Впрочем, нарядись она хоть в скафандр, он и в этом случае нашел бы повод на нее облизнуться.

– Привет, – проговорил он, подходя.

Яна тут же подскочила, повернулась к нему, слегка растерявшись:

– Я э-э… Зашла поговорить.

– А почему не пришла в кабинет? – спросил он, приподняв левую бровь. – Ты же знаешь, там меня застать больше шансов. К тому же ты всегда можешь позвонить или написать. Зачем же просто ждать у двери?

– Не хотела беспокоить, ты был занят… Но если ты не в настроении, то я могу зайти потом…

С этими словами Яна сделала шаг назад.

Это она что? Это она собралась уйти? Ну нет!

Давид ловко преградил ей путь.

– Я в настроении, – тут же заявил. – Я в самом что ни на есть настроении и тоже хочу с тобой поговорить. Пойдем, милая.

С этими словами он подхватил ее под локоть и, пока она не дай бог не передумала, повел в свою комнату. Их комнату, как он когда-то надеялся.

Давид бросил взгляд на гигантскую кровать, где когда-то с таким удовольствием спал с Яной. Показательно отвернулся от ложа, повел ее в другую сторону – к мягкому дивану, возле которого стоял прозрачный журнальный столик с фруктами.

– Присаживайся, малышка, – проговорил он, помогая ей устроиться.

И снова Яна села как первоклассница – спина прямая, как линейка, руки на коленях. Ни грамма расслабленности в позе. Это из-за него?

Давид устроился напротив, осторожно начал:

– Яночка, милая, я хотел спросить, почему ты так испугалась сегодня?

– Ну… – Яна замялась, видимо, взвешивая свои слова. – Я боялась, ты подумаешь, будто я правда собралась тебе изменить…

Давид громко сглотнул, помедлил немного и наконец ответил:

– Я обещаю тебе, милая, что в любой, я подчеркиваю, абсолютно любой ситуации больше никогда не подвергну тебя тому унижению. Не выставлю тебя голой. Не бойся меня больше, пожалуйста.

– О, я боялась вовсе не унижения! – воскликнула она.

– А чего же? – насупил брови Давид.

– Если честно, я боялась, что если ты посчитаешь меня изменщицей, то можешь захотеть забрать ребенка… А я умру в тот момент, когда ты это сделаешь! Знай это, Давид! – вдруг сказала она. – Моя дочка для меня – единственное родное существо, понимаешь?