Неделю Катя просыпалась в холодном поту. Снилась Наташка. "Что делать, что?! Трусиха, идиотка, дура!" – продолжала она ругать себя. Мысли путались.

Внезапно эти самоистязания прекратились. Катя приняла решение. Да, она трусиха и ни в какую прокуратуру не пойдет. Не пойдет, и все тут! У нее нет никаких доказательств. Ни-ка-ких! Про убийство Линя она знает лишь со слов Наташи. А Ходакова… Да ее просто на смех поднимут. Елену Ходакову застрелили потому, что она была похожа на нее, Цареву?! Эти господа со своим генеральным прокурором и на пленке-то разобраться не могут: похож, не похож… И разве есть кому дело до такого маленького человека, как Катя Царева?

После принятого решения Катя успокоилась. Будь что будет! Произошло чудо: она опять стала замечать лица людей вокруг, деревья, цветы. Любовалась облаками – и постепенно стряхивала с себя то напряжение, в котором жила все это время. Неужели прошла всего лишь неделя?.. И еще: Катерина вдруг почувствовала, как это важно, когда ты не одна и кто-то есть рядом – мать, Иринка, Лев Сергеевич. Странно, почему это понимаешь лишь в момент опасности или тогда, когда нужно расставаться?

До отъезда Катя собралась переделать все неотложные дела. Сегодня она планировала сходить к Наташе на могилу.

Иринка, услышав об этом, подняла бучу: ребенок тоже хотел навестить тетю Наташу.

– Ну возьму, возьму, не скандаль, – говорила Катя сестренке. – С матерью договорись, чтобы отпустила.

Мария Александровна, узнав о намерениях старшей дочери, только покачала головой:

– Ни к чему это – ребенка на кладбище таскать. Да и ты, Катюша, не ходила бы одна-то. Мало ли что.

Отчим, Лев Сергеевич, возразил:

– Пусть идут. День выходной, народу будет много, не страшно отпускать. Да и погода хорошая. А то Катюша скоро от нас уедет, Иринка долго ее не увидит.

При упоминании про отъезд у матери мгновенно наполнялись слезами глаза.

Катя заметила, что родные после победы на конкурсе как-то иначе стали к ней относиться. Иногда она ловила на себе настороженные взгляды матери, и ей становилось не по себе.

Совсем недавно состоялся тяжелый разговор:

– Мам, ну что ты переживаешь, я ведь уже не маленькая! – Катя, склонив голову, терлась о плечо Марии Александровны.

– Господи, как подумаю, что ты будешь одна, в чужой стране…

– Ну мама!

– Что – мама? Столько соблазнов вокруг, молодым все кажется просто.

Катя вздохнула:

– Соблазнов и здесь навалом. Я ведь тебе всего не рассказывала.

– А что мне рассказывать? Как будто я сама ничего не знаю!

– Не знаешь, – жестко сказала Катя. – Если я до сих пор не стала проституткой или наркоманкой, значит, есть надежда, что и в дальнейшем все будет в порядке.

Катя могла бы добавить: "И если меня не убили до сих пор", – но произносить вслух такое было нельзя.

– Господи, что ты говоришь?

– Мам, помнишь наш разговор, когда ты оставляла меня одну в квартире? Ты говорила…

– Катюшенька, но ведь тогда ты находилась под боком, а теперь я даже не буду знать, что с тобой!

– Было бы спокойнее, если бы я до сих пор сидела в этом гребаном КБ и ругалась с грузчиками, да?

Мария Александровна долго молча плакала. Потом сказала:

– Мы все будем переживать за тебя. И Лев Сергеевич, и Иринка.

– Знаю, мам. Но я ведь не навечно уезжаю. Может, еще не покажусь там и меня быстренько завернут назад.

– Как это – не покажешься? – возмутилась Мария Александровна.

– Ну вот, уже не плачешь, это хорошо. – Катя поцеловала мать в мокрые глаза. – Знаю: всю жизнь по подиуму не пробегаешь. Я и не собираюсь этого делать. Но сейчас очень хочется попробовать себя, понимаешь?

– Понимаю, – тихо проговорила Мария Александровна. – А ты больше не встречалась… – она запнулась, – с Тимофеем?

– Нет, – насупилась Катя.

– Хороший парень, – осторожно сказала мать.

– Хороший.

В последние дни Катя часто думала о том, что надо бы непременно повидаться с Сазоновым. Но она боялась этой встречи. Наверное, Тимофей до сих пор помнит про те гадости, что наговорила она ему тогда, если до сих пор ни разу не объявился…

Мать отпустила Иринку вместе с Катей на кладбище.

– Цветов купи, – напутствовала она, – да не букет, он быстро завянет, а зайди на рынок. Там по выходным всегда рассада продается. Многолетники какие-нибудь возьми.

На рынке Катя присмотрела сиреневые и белые маргаритки и розовую примулу. Желтая и сиреневая примулы росли на могиле ее отца.

Они с Иринкой осторожно, чтобы не помять, разместили низкорослые цветы в детском ведерке.

– Кого я вижу! Катя! – услышала Царева и обернулась.

Невдалеке стояла Тамара.

– Сколько лет, как говорится, сколько зим! – Тамара подошла и сердечно обняла ее за плечи. – А это кто с тобой? – Она смотрела на Иринку.

– Сестра младшая.

– С цветочками куда-то собрались… – Тамара заглянула в детское ведерко.

– К Наташе.

– А-а… – вздохнула Тамара. – У нас болтают, что в прокуратуре опять зашевелились.

– Слышала. Уголовное дело решили возобновить, – спокойно произнесла Царева, хотя внутри у нее все напряглось.

– Поговаривают, что не она грохнула своего любовника. Нашли каких-то бандитов.

– Кого?

– Я думала, ты знаешь, – разочарованно протянула Тамара.

– Да откуда? – Катя твердо решила, что про гибель Наташи будет молчать до последнего.

– Правду говорят… – глаза Тамары заблестели, – что ты заняла призовое место на конкурсе и тебя приглашают работать в западное модельное агентство?

– Правда.

– Вот это да! Я, когда услышала, и поверила, и нет. Нина Ивановна сказала. А ей – Хрусталева.

– После конкурса Элла Борисовна фотографировала меня для своего журнала.

– Ух ты! Теперь тебя не только Хрусталева будет снимать, – с невольным вздохом сказала Тамара.

Катя заметила, что за то время, пока они не виделись, Тамара заметно изменилась. Исчезла царственная осанка, появилась какая-то суетливость, нервозность. Царева вглядывалась в утомленное, бледное лицо с нехорошими кругами под глазами. Страшное подозрение появилось у нее: неужели наркотики? Неужели умная, все понимающая Тамара стала употреблять эту дрянь?

Тамара улыбнулась. Улыбка получилась какой-то жалкой, вымученной.