– Ничего, я только вначале в ней побуду, а потом сниму. Выпрошу у матери кусок белого атласа, вышью его снежинками и будет у меня топик. А на голову куплю какую-нибудь корону, их сейчас во всех магазинах продают. И маску с блестками. А ты? Какой костюм наденешь, еще не придумала?

– Не знаю. Может, у мамы выпрошу то платье из стрейча, помнишь? Если даст. Хотя нет, Вадим с Никитой в нем меня уже видели, сразу узнают. А покупать ничего не буду, денег нет.

– Ладно, время еще есть, что-нибудь придумаем. Насть, ты на меня уже не сердишься за тот разговор, а?

– Не сержусь, успокойся. Только, пожалуйста, не упоминай обо мне при них.

– Да я не упоминаю. Ты знаешь, Вадим что-то последнее время один приходит, без этой своей. Может, разбежались? Хочешь, спрошу у Никиты?

– Не вздумай! Еще решит, что я тебя об этом просила.

– Насть, но если он сейчас один, может, тебе стоит им заняться? Улыбнуться, спросить о чем-нибудь. Дать знак, что он тебе небезразличен.

– Ты что! После того, как он с ней? Никогда в жизни! Буду все время думать, как он с ней целовался – и все остальное делал. Никогда ему этого не прощу.

– Ну и дура! И почему это ты должна его прощать? Он что – виноват перед тобой? Это ты виновата, – что сама его отшила. Еще тогда, в Питере. Он так тебя ждал! Не понимаю, как это можно – любить парня и сказать ему такое.

– Думаешь, я сама понимаю? Просто нашло на меня. Эти мамины слова – и вообще. Но все равно, если бы любил, никакая Анечка ему бы меня не заменила. Значит, не любил.

– Но ведь он ее бросил. Может, там ничего и не было? Может, так ходили?

– И ты в это веришь?

– Вообще-то, конечно, – похоже, что было. Ну и Бог с ним. Просто мне за тебя обидно.

– Наташа, ну не заводи ты эти разговоры. Я потом места себе не нахожу. Хочу забыть, а ты снова и снова. Больше не о чем говорить? Иди лучше к себе, я стиралку включу – все полотенца грязные.

Она ушла. Настя загрузила стиральную машину и пошла на кухню. Там вообще-то делать было нечего: посуда чистая, и еда наготовлена на два дня. Темнело, но включать свет не хотелось. Она подошла к окну и долго стояла, прислонившись лбом к холодному стеклу. Скучавший Федор принялся обтираться об ее ноги и призывно мурлыкать. Она взяла его на руки, пошла к себе и села в темноте на диван.

Зазвонил телефон. Женский голос попросил Галину Артуровну.

– Ее нет. Кто спрашивает и что передать? – заученно отозвалась Настя. Она сразу поняла, что звонят мамины ученики или их родители. Предложила перезвонить через час и повесила трубку.

В связи с категорическим запретом репетировать в стенах института мать теперь занималась с учениками дома. Дважды в неделю к ней приходили три студентки, и она на два часа закрывалась с ними в гостиной. Одна из них, Лариса Соловьева из Политеха, особенно нравилась Насте. Почему-то все звали ее Лялькой. Лялька была прехорошенькой казачкой: огненно-рыжей, с зелеными глазами и бело-розовым личиком – что называется кровь с молоком. Родители Ляльки, зажиточные ставропольские фермеры, снимали ей отдельную квартиру рядом институтом и в изобилии снабжали продуктами, которыми кормилась едва ли не вся Лялькина группа.

Ходить спокойно Лялька совершенно не умела – она летала. Никто не мог угнаться за ней. Однажды, направляясь к Галине Артуровне на очередное занятие, она догнала Настю, возвращавшуюся домой из лицея. Настя обрадовалась веселой попутчице и приготовилась поболтать по дороге о том, о сем. Но Лялька, пытаясь подстроиться под ее шаг, трижды споткнулась, пару раз подпрыгнула от нетерпения и, наконец, извинившись, что Настин темп ходьбы слишком черепаший, вихрем унеслась вперед – только ее и видели.

Невзирая на сельское происхождение, Лялька была весьма образованной и начитанной девицей. Она играла на гитаре и постоянно что-то напевала, – даже занимаясь, мурлыкала себе под нос. В группе ее называли не иначе как «соловей наш, соловей» – тем более, что Лялькина фамилия этому соответствовала. Гитару она таскала с собой везде. На этаже, где учились первокурсники, редкую перемену не слышался ее звон – послушать Ляльку собирались толпы поклонников. К новогоднему балу она готовила целый концерт с песнями и плясками.

Когда Настя поделилась с Лялькой своей маскарадной проблемой, та пообещала подумать, как помочь. И придумала.

– Мы тебя оденем казачком! – воскликнула она, подпрыгнув от восторга. – Вот такой будет казачок! Сапожки тридцать седьмого размера тебе подойдут?

– Подойдут, – кивнула Настя, вздохнув. По сравнению с Галчонком, носившей обувь тридцать пятого размера, собственная лапа казалась ей слишком великоватой.

– Тогда отлично. Вышитая рубаха под поясок, шаровары, нагайка. Там еще есть папаха с чубом, под нее спрячем волосы. И маску наденешь с бахромой. Никто не узнает.

– Ляль, а давай никому об этом не говорить, – попросила Настя. – Даже Наталье. Пусть это будет секрет. Костюм на бал принесешь ты, а я переоденусь где-нибудь в аудитории. И появлюсь в зале неузнанной. Вот будет прикольно! Буду изображать из себя кавалера – девчонок наших приглашать.

– Отлично! – воскликнула Лялька. – Я тебя танцу «Казачок» научу – спляшешь на балу. Там будет конкурс на лучший танец. Может, приз получишь. Приходи завтра после занятий в актовый зал – договорились?

– Куда это ты после уроков каждый раз смываешься? – ревниво поинтересовалась через неделю Наташка. – И о чем ты с рыжей Лялькой все время шепчешься?

– Да она про маму спрашивала, она же с ней занимается, – пряча глаза, наврала Настя. – Спрашивала, как ее поздравить на Новый год, что подарить.

– Врешь и не краснеешь. Так она и будет тебя об этом спрашивать. А то ее родители сами не сообразят. Что ты решила с костюмом?

– Не скажу, – уперлась Настя. – Это тайна. Мне интересно, узнает меня в нем кто-нибудь или нет.

– Подумаешь, тайна! Да я тебя узнаю, хоть в бабу Ягу оденься. Тайны у нее от меня завелись. Небось, эта девка тебе какого-нибудь парня сватает. Они же за ней табунами ходят.

– Наташа, у тебя одно в голове. Никаких парней.

– Да? А кто на твоем столе признание в любви нацарапал?

– Какое признание? Вчера стол был чистый.

– То вчера, а то сегодня. Целый урок просидела и не видела. Сбоку посмотри.

Настя кинулась в класс. И правда, на полированной поверхности стола красовалась надпись «Настя счастье». Буквы были неровные, но глубокие – вероятно вырезали ножом.

– Кто? – Настя гневно уставилась на ребят. – Какой кретин испортил мой стол? Узнаю, – убью!

Те со смехом принялись комментировать надпись. А Настя побежала жаловаться классной.

– Настенька, не переживай, – попыталась успокоить ее Екатерина Андреевна. – Мы попробуем залепить надпись опилками, закрасить и покрыть лаком.