— Давайте поговорим, Катрин…

Поговорить-то можно, только вот кочерга зачем?

Я решила стоять до последнего. Притворюсь спящей, в концеконцов, не будет же он опускать кованое железо на голову спящей девушки.

— Вас нет уже четыре часа…. Кто бы мог подумать!

— Я волнуюсь!.. Кто бы мог подумать!

— Я говорил вам, что в Мертвом городе можнозаблудиться…

Кто бы мог подумать!

— Он совсем не такой, каким кажется на первый взгляд…

Кто бы мог подумать!

— Не стоит ходить по нему ночью. Одной…

Спасибо за совет.

— Мало ли что может случиться… Это точно.

— Но вы не должны бояться…

Ага. Особенно в контексте каминной кочерги.

— Может быть, я кажусь вам странным… Еще какимстранным, Херри-бой.

— Но все проще и сложнее одновременно, Катрин. Непроще, это уж точно.

— Вы нужны Мертвому городу, Катрин. Вы должны разгадатьего тайну… Вы ведь уже сделали первый шаг… Это ты говорил, не стоитповторяться.

— Сделайте второй… Спешу и падаю.

— Я жду вас, Катрин. Я буду ждать вас в доме. Мы обовсем поговорим спокойно. Наверное, у вас есть вопросы. Я готов ответить на них…

Свежо предание, Херри-бой. Мы узнаем друг о друге все — истанем врагами. А враг с каминной кочергой — это опасный враг.

— Я буду ждать вас… Не задерживайтесь.

Надо мной скрипнули грубо сколоченные доски: Херри-бойподнялся с кровати, каминная кочерга взмыла вверх, а красные носки отдалилисьот меня на почти безопасное расстояние. Снова скрипнули половицы.

Обманный маневр.

Сейчас ты подождешь внизу, пока я не выползу из своегоненадежного убежища, а потом возьмешь меня тепленькую и, под конвоем каминнойкочерги, доставишь к своим фотографиям. И снова будешь мучить меня никому ненужными сравнениями с дочкой бургомистра.

Но у Херри-боя не хватило терпения. Он вернулся через триминуты. Я все еще, скорчившись, лежала под кроватью. Игры закончились. Черезсекунду он подойдет и вытащит меня за рыжие волосы…

Херри-бой действительно подошел к кровати — но только затем,чтобы поправить музейный экспонат. Он стряхнул простыни и подтянул одеяло. Апотом снова повесил тонкий канат.

— Вы, русские, очень неаккуратны, — сказалХерри-бой в пространство.

Он был настоящим смотрителем музея. Настоящим директором.

…Шаги Херри-боя уже давно стихли, но я все еще не торопиласьвылезать из-под кровати. Мне не нравилось его поведение, сoвсем не нравилось.Но он тактичен — пока еще тактичен. Я ему нужна. Пока еще.

У меня не было часов, и в темной утробе дома яориентироваться не могла. Но и сидеть под кроватью вечность я не могла тоже.Немного успокоившись, я все же покинула свое убежище и, сняв ботинки, осторожноспустилась вниз. Херри-боя нигде не было, но он предусмотрительно оставил мнезажженную лампу. Она стояла на столе и освещала нижний этаж дома ровным неяркимсветом. Мысленно поблагодарив заботливого безумца, я прикрутила фитилек иогляделась. Не мешало бы вооружиться на случай мелких неприятностей сХерри-боем.

Но быт давно умерших голландцев был совершенно невинен: яркиевышивки, резные полки, фаянсовая посуда и безделушки из металла, смахивающегона серебро. Такими безделушками хорошо открывать пивные бутылки. Ни на чтодругое они не годятся.

Я вышла из дома, плотно прикрыв за собой дверь.

И поразилась тому, что увидела: в каждом из несколькихдомов, составляющих улицу, на первых этажах горел тусклый свет. Огоньки впустых глазницах домов выглядели невероятно, они не согревали здания, совсемнапротив — лишь подчеркивали их безжизненность. Даже могилы, украшенные горящимисвечами в Родительскую субботу, выглядели бы более обжитыми. Херри-бой, должнобыть, обошел все дома и в каждом оставил по лампе. И в каждом поднимался навторой этаж. И поправлял покрывала. И поправлял веревки. И произносил ту жетронную речь, которую слышала я. Ты чересчур тактичен, Херри-бой. А умутактичность противопоказана. Особенно изощренному. Быть может, поэтому“Всадниками” владеешь не ты, а я. Быть может, поэтому ты не разгадал тайнускорпионьих хвостов. А я ее разгадала. Или почти разгадала. Быть может, поэтомуты кажешься почти умалишенным.

Стараясь избегать света в окнах, я поднялась вверх по улице.Отсюда был хорошо виден весь остров, слабо освещенный лампами в домах. Толькодва дома были темными и безжизненными — берлога Херри-боя и остов рыбной лавкиРогира Лонгтерена. Подумав несколько секунд, я решительным шагом направилась клавке. Может быть, сень пятнадцатого века спасет меня от ненавязчивыхдомогательств Херри-боя. И его такой же ненавязчивой кочерги.

Я хорошо помнила безжизненные стены рыбной лавки Рогира. Нокогда ночь накрыла ее с головой, интерьер вдруг причудливо изменился. Да, яхорошо помнила стены, но я совсем забыла, что дом этот, в отличие от всехдругих домов, принадлежит прошлому. И оно обступило меня, стоило только мне войти.В торце дома зияла прорезь окна, но теперь она была заполнена призрачным светом— матовый купол Музея Картины заглядывал в лавку. Несколько секунд я стояла,зачарованная этим причудливым зрелищем. А потом дом вдруг ожил, наполнилсятенями когда-то живших здесь людей — или мне это только показалось? МастерскаяЛукаса Устрицы была наверху, на втором этаже, — сейчас о ней напоминалитолько стены, но дух художника все еще витал здесь, я могла в этом поклясться.Иначе как объяснить, что лавка до сих пор жива и наполнена дыханием. Шепоты икрики окружали меня со всех сторон: здесь разделывали рыбу, отчаянноторговались из-за медяков, костерили менял, прикармливали кошек и писаликартины…

Не в силах справиться — с шумом в ушах? с шумом в голове? сшумом в сердце? — я села на камни. И тотчас же услышала голос Херри-боя.

— Вот я и нашел вас, Катрин…

* * *

Это было так неожиданно, что я едва сдержала крик и вскочилана ноги: из-под “катерпиллеров” полетела мелкая галька. Херри-бой стоял передомной и улыбался. Руки он предусмотрительно спрятал за спину.

— Вот я и нашел вас, Катрин, — тихо повторил он.

— Черт, вы меня напугали…

— Зачем вы прятались?

— С чего вы взяли? Я вовсе не пряталась. Просто гулялапо острову.

— Ну, и как прогулка?

— Замечательно. Это вы устроили такую иллюминацию?

— Кроме меня и вас, на острове никого нет.

— Да, действительно. Сморозила глупость, извините. Новыглядит впечатляюще.

— Правда?

— Правда. И часто вы такое устраиваете?