– Я слышал от Гао Уюна, что в последнее время ты толком не ешь. Над чем ты там трудишься? Занята больше нашего?

– Скоро узнаешь, – ответила я, кладя голову ему на плечо.

Рассеянно взяв со стола бумагу, на которой Иньчжэнь только что писал, я увидела фразы, которые он намеревался приказать высечь на надгробиях давно почивших Алинги и Куйсюя: «Могила жестокого, ослепленного страстями Алинги, не знающего, что такое долг верноподданного и братские узы» и «Могила лицемерного, нечестивого и непочтительного Куйсюя». Когда-то эти двое вместе с восьмым принцем хотели подставить Иньчжэня. Прошло десять лет, они давно мертвы, но ненависть по-прежнему пылает в его душе. С тихим вздохом я положила бумагу на место.

– Неважно, чем ты занимаешься, ты должна хорошо питаться и высыпаться, – сказал Иньчжэнь и легонько хлопнул меня по спине.

– Как и ты, – заметила я. – Говори это не только мне, сам помни об этом.

– Нам нужно править целой Поднебесной, – с сердитым смешком возразил он. – Разве Нас с тобой можно сравнивать?

Я засмеялась:

– Как только ты вживаешься в роль императора, сразу начинаешь: «Мы, Мы»… Не волнуйся, я помню, что ты император, и никогда не забываю.

Иньчжэнь ненадолго замолчал, а затем сказал со вздохом:

– Тринадцатый брат тоже не забывает о том, что я император, и лишь ты не слишком носишься с моим титулом. Хочу, чтобы ты всегда вела себя так.

– Когда в личной беседе ты начал говорить о себе «я», нарочно не используя «Мы», мне сразу все стало ясно, – мягко проговорила я, глядя на него. – Так что, хотя ты уже давно не четвертый принц и не четвертый господин, я желаю видеть в тебе лишь Иньчжэня.

Впервые я произнесла вслух то имя, которым про себя звала его уже тысячи раз. Он был слегка ошеломлен, его губы медленно сложились в улыбку, и он бросил на меня полный нежности взгляд.

Ощутив внезапную печаль, я обняла его и пробормотала:

– Я вовсе не хочу видеть в тебе Его Величество Великого Властителя, но ты действительно император, обладающий высшей властью!

На сердце становилось все тяжелее. Боясь, что мои слова покажутся ему странными, я тут же замолкла, продолжая молча обнимать его.

– Лишь так я могу достичь желаемого – защитить всех, кого люблю, – сказал Иньчжэнь. – Не имея власти, я мог бы лишь смотреть на ваши страдания, не способный сделать ровным счетом ничего.

Мы долго сидели в тишине, обнимая друг друга. В конце концов он запечатлел на моем лбу легкий поцелуй и произнес:

– Мне еще нужно поработать с документами.

– Мне тоже пора вернуться к своим делам, – с улыбкой проговорила я, поднимаясь.

Иньчжэнь, улыбнувшись, покачал головой и проводил меня взглядом, когда я скрылась за занавесью.

Я неторопливо шла к себе, надеясь по пути заодно размять ноги. Тут с улицы одна за другой вошли Юйтань, Мэйсян и Цзюйюнь, а за ними и прочие придворные дамы и евнухи, несшие службу в павильоне Янсиньдянь. Лица у всех были испуганными. За руку втянув Юйтань к себе в комнату, я спросила:

– Что случилось?

Прежде чем ответить, она, опустив голову, долго смотрела в пол.

– Только что господин Гао велел нам пойти посмотреть, как наказывают Сицюэ.

Сицюэ была придворной дамой павильона Янсиньдянь.

– За что ее наказали? – поинтересовалась я.

– Она тайком рассказывала госпоже супруге Ци о жизни Его Величества в павильоне Янсиньдянь, – ответила Юйтань. – Тем, кто служит здесь, и всем придворным дамам и евнухам из дворцов госпожи супруги Ци и остальных супруг Его Величество велел также явиться и посмотреть на наказание Сицюэ.

– Какому наказанию ее подвергли?

Юйтань содрогнулась:

– Забили палками до смерти!

Я ахнула, вдохнув холодный воздух. Забили до смерти! Теперь точно не найдется никого, кто осмелится втихомолку передавать новости и другую информацию, и вряд ли еще хоть одна из супруг снова попытается вызнать что-то о личной жизни Иньчжэня. Я долго сжимала ледяные руки Юйтань в своих ладонях, а затем спросила:

– Ты в порядке?

Юйтань кивнула.

На семнадцатый день двенадцатого месяца, спустя один месяц и четыре дня после кончины императора Канси, четырнадцатый господин получил приказ нового императора и поспешил из северо-западных земель в столицу, чтобы проводить отца в последний путь. Еще до своего прибытия он прислал Его Величеству письмо с вопросом: «Надлежит сперва нанести визит к гробу покойного императора или же прийти поздравить Ваше Величество с воцарением?» Иньчжэнь с невозмутимым лицом постановил: «Сперва надлежит нанести визит к гробу покойного императора».

Когда четырнадцатый господин прибыл к гробу с телом императора Канси, стоявшему в павильоне Шоухуандянь[61], Иньчжэнь уже был там. Толпа сопровождавших его сановников давно с грохотом попадала на колени, однако четырнадцатый господин остался стоять. Двое братьев, стоя в разных концах зала, смотрели друг на друга, приводя всех сановников в крайнее смятение: все они прижимались лбами к полу, не смея издать ни звука. В кроваво-красных лучах заката тени двоих братьев, застывших с прямыми, как струна, спинами, казались бесконечно длинными.

Четырнадцатый так и не поприветствовал Иньчжэня, как должно подданному. Повернувшись к гробу императора Канси, он с громким стуком отвесил ему девять земных поклонов, затем излил свою печаль, прочитав короткое стихотворение, и удалился с грустной улыбкой на лице. Один из стражников загородил было ему путь, но четырнадцатый господин оттолкнул его и широкими шагами двинулся прочь, оставив присутствующих глядеть вслед его скорбно согнутой спине, неторопливо удаляющейся в сторону заходящего солнца.

Сановники по-прежнему сидели на коленях, опустив головы и не смея пошевелиться. Иньчжэнь продолжал неподвижно стоять в кровавых предзакатных отблесках, и противоположный конец его размытой, изломанной тени, падающей на ступени павильона Шоухуандянь, терялся в черной тьме колоннады.

Проводив уходящего четырнадцатого ледяным взглядом, Иньчжэнь тоже девять раз поклонился гробу с телом Канси, после чего поднялся и холодно приказал лишить четырнадцатого господина титула циньвана и низвести до ранга гусай бэйсэ. Затем он сел в повозку и вернулся в павильон Янсиньдянь.

Там он выгнал всех слуг, чтобы тихо посидеть в одиночестве. Так, в молчании и неподвижности, он провел вторую половину дня.