– Не беспокойтесь, – произнесла я, – я проделала этот путь лишь для того, чтобы повидать тринадцатого господина. Просто отведите меня к нему, больше ничего не нужно.

Один из евнухов тут же направился вперед, показывая мне дорогу. Когда мы добрались до кабинета, он согнулся в поклоне со словами:

– Господин внутри. Так как слугам не велено его беспокоить, ваш покорный…

Я кивнула, показывая, что все понимаю, и махнула рукой, позволяя ему идти. Затем, собравшись с духом, неторопливо подошла к дверям и толкнула створки.

В комнате висел густой табачный дым. Стойко пахло перегаром. Хотя двери и окна были затворены, а занавесь плотно задернута, здесь было светло благодаря десяткам зажженных свечей. Все стены были увешаны изображениями Люйу. Напротив одного из них стоял, распустив волосы, тринадцатый господин с чайничком вина в руках и пил. Он равнодушно обернулся на звук открывшейся двери. Когда он увидел меня, на его лице на миг проскользнуло удивление, но он тут же отвернулся с прежним равнодушным выражением.

Закрыв дверь, я подошла ближе, рассматривая портреты. Здесь была сидящая Люйу, стоящая, улыбающаяся, хмурящаяся – он изображал ее во всех возможных состояниях. По датам в подписях становилось ясно, что все эти портреты он нарисовал за десять лет тюремного заключения. Люйу, видишь ли ты его из загробного мира, улыбаешься ли? Ты для него – то же, что он для тебя.

На одной из картин тринадцатый господин и Люйу были изображены вместе. Если присмотреться к штрихам, можно было понять, что Люйу рисовал тринадцатый, а его – она. Над верхушкой ветвистой ивы висел серп молодой луны, под деревом сидела Люйу, играющая на цине, а стоящий неподалеку тринадцатый господин играл на флейте. Они глядели друг на друга влюбленными взглядами, Люйу казалась смущенной, в то время как на лице тринадцатого было написано неприкрытое счастье.

– Мы написали эту картину в день, когда связали себя брачными узами. Я не мог дать ей ничего. Небо было нашей свахой, а ива – свидетелем.

Стоя у меня за спиной, тринадцатый печально произнес эти слова, глядя на картину вместе со мной.

– Она счастлива, – сказала я, не отрывая глаз от нарисованной Люйу. – Счастье – вот что ты дал ей. Я видела ее всего однажды и подумала, что в ее чертах есть что-то бесконечно печальное. Взгляни же на эту картину: да, Люйу выглядит немного сердитой, но она счастлива.

– Почему она ушла, разом перечеркнув все, что мы вместе строили десять лет? Почему? Пускай я сделал что-то не так – но Чэнхуань?

С этими словами он яростно швырнул чайник с вином на пол, и тот разлетелся на осколки. Почему? В одно мгновение мое сердце наполнилось гневом и печалью. Подойдя к столу, я взяла бутыль с вином и сделала несколько больших глотков.

Продолжая прихлебывать из нее, я принялась задувать свечи одну за другой, говоря:

– Я хочу рассказать тебе одну историю. Возможно, выслушав, ты кое-что поймешь.

Тринадцатый сел на пол, прислонившись спиной к колонне, взял со столика длинную трубку, прикурил от последней горящей свечи и молча задымил.

– Дай и мне табаку, – попросила я.

Он отвязал от пояса кисет и перебросил его мне. Оторвав квадратный кусочек бумаги, я свернула папиросу и прикурила от той же свечи. Сделав пару глубоких затяжек, – о, этот давно забытый вкус! – я медленно выдохнула дым, задув последнюю свечу в комнате.

Я села на пол, прислонившись к столу и продолжая курить. Теперь мерцающие огоньки его трубки и моей папиросы были единственными источниками света в кромешной тьме комнаты.

– Перед тем как начать рассказ, хочу сказать кое-что не относящееся к теме. Несомненно, ваши с Люйу супружеские чувства всегда были глубоки, однако твои прочие супруги также страдали, дожидаясь тебя все эти годы и в одиночку воспитывая детей, и насилу дождались твоего освобождения. За что ты с ними так?

Трубка у самого лица тринадцатого господина вспыхнула красным и тут же погасла.

– Ты, наверное, знал, что Люйу родом из уезда Учэн провинции Чжэцзян? – проговорила я, затянувшись.

– Она рассказывала только, что родом из Цзяннани, – донесся из темноты его тихий голос. – Она бродяжничала, и ей не хотелось это обсуждать, а я никогда не спрашивал, не желая ее расстраивать.

– Много лет назад Люйу написала мне письмо. «Пишу вам я, ваша наипокорнейшая служанка Люйу, родом из уезда Учэн провинции Чжэцзян. Я появилась на свет и выросла в женских покоях достойной и добропорядочной семьи. Под аромат дорогих благовоний я изучала труды мудрецов. Большой, высокий дом моих предков с просторным двором примыкал к прекрасному саду. Залы нашего поместья были отделаны золотом и нефритом, у садовой ограды шумели зеленые ивы, а в пруду цвели красные лотосы. Однако никакое счастье не может длиться вечно. Дороги судеб неисповедимы: в один из дней внезапно налетела жестокая буря, и высокий дом в одно мгновение рухнул в клубах пыли!»

Тринадцатый господин лучше моего разбирался в перипетиях дворцовой жизни. Когда он услышал последнюю фразу, алый огонек в его руке вдруг задрожал. Тихонько вздохнув, я продолжила говорить, заставляя свой голос звучать твердо:

– В самом начале правления императора Шэнцзу, господина Канси, в уезде Учэн провинции Чжэцзян произошло громкое преступление, всколыхнувшее общественность[63]. Торговец Чжуан Тинлун совершил ужасающее злодеяние, переписав историю династии Мин и использовав в своей работе табуированные старые имена и девизы правления минских времен. Все, кто редактировал «Краткую историю династии Мин» Чжуан Тинлуна, писал предисловие или иначе участвовал в создании книги, включая их родственников со стороны жен, были заключены под стражу. В темнице целиком оказались семьи каждого осужденного, все от мала до велика, мужчины и женщины. Арестовали всех, кто хоть как-то был связан с книгой: писцов, граверов, корректоров, типографов, переплетчиков, продавцов, коллекционеров, даже тех, кто просто читал ее, – все они стали соучастниками преступления. Тогда были убиты семьдесят два человека, из которых восемнадцать – казнены через линчи[64]; несколько сотен были отправлены в ссылку, и еще две тысячи человек оказались в тюрьме за соучастие. Тех же, кто по причине этого происшествия потерял все – и семью, и состояние, – и вовсе не счесть.

Тринадцатый молчал, лишь было видно, как в темноте, дрожа, прыгал вверх-вниз багровый огонек в его руке.

– Она последовала за тобой, чтобы разделить тяготы тех десяти лет, – вот ее любовь к тебе. Теперь она далеко, совсем одна, но это ее дочерний долг. Если ты действительно любишь ее, прекрати свои поиски. Пусть она живет в озерных краях Цзяннани в мире и спокойствии!