Стоя рядом, Гао Уюн подробно поведал мне все от начала до конца и с грустью спросил, что ему делать. Подперев щеку рукой, я ненадолго задумалась, после чего сказала:

– Его Величество желает побыть один, в этом нет ничего страшного.

Давно наступило время ужина, и я спросила Юйтань:

– Его Величество не велел накрывать на стол?

– Велел, – ответила она, – Его Величество находится в весьма приподнятом настроении и приказал приготовить немало блюд.

Отослав всех слуг, Иньчжэнь взял пиалу и принялся с улыбкой накладывать мне еду. Я со вздохом сказала:

– Зачем изображать, что все хорошо, если на сердце тяжело? Так станет еще больнее!

Он отложил палочки и молча воззрился на меня.

– Мы не станем делать то, чего от нас ждут, – наконец холодно произнес Иньчжэнь. – Старина девятый с остальными ждут возможности посмеяться над нами, но мы назло им не будем гневаться.

Придвинувшись поближе, я взяла его за руку и успокаивающе проговорила:

– Ты уже победил и можешь позволить себе быть снисходительным.

Иньчжэнь резко притянул меня к себе и сжал в объятиях. Я не успела даже ахнуть: он помешал мне, накрыв мои губы своими.

Спустя какое-то время он пробубнил, едва ощутимо целуя мочку моего уха:

– Теперь и трон, и красавица – мои. Действительно, нет необходимости и дальше сражаться с ним.

Голова кружилась, но я сумела наскрести остатки ясности ума и торопливо оттолкнула его. Продолжая держать меня в объятиях, Иньчжэнь сел прямо и, поглаживая мою губу большим пальцем, нежно произнес:

– Только что я… Был несколько настойчив. Я не сделал тебе больно?

Я хотела было покачать головой, но тут из-за занавеси раздался голос Гао Уюна:

– Тринадцатый господин просит аудиенции.

Я торопливо высвободилась из объятий Иньчжэня, и мы с недоумением переглянулись. Он пришел так поздно: что могло случиться?

– Скорее проси! – велел Иньчжэнь.

В зал, размашисто ступая, вошел тринадцатый господин. Его лицо выражало тревогу и растерянность.

– Что случилось? – взволнованно спросил Иньчжэнь.

Тот сразу упал на колени и принялся отвешивать земные поклоны. Поклонившись трижды, он сказал:

– Подданный брат пришел молить о даровании высочайшего указа. Без дозволения Вашего Величества никто не может покинуть Пекин или въехать в него, нельзя также самовольно перемещать солдат. Подданный брат умоляет Ваше Величество позволить ему взять людей и отправиться на поиски Люйу.

– Что с ней? – в ужасе спросила я.

Тринадцатый господин сжал кулаки:

– Она оставила письмо, в котором сказала, что ей не по нраву жизнь в моей резиденции, что она всегда любила природу гор и холмов, поэтому решила вернуться в Цзяннань и велела не искать ее.

– Как же до такого дошло? – Я покачала головой, не в силах поверить в происходящее. – Не могла же она бросить тебя и Чэнхуань?

Тринадцатый мрачно усмехнулся:

– Она сказала, что еще есть царственный брат и ты, а также я, так что Чэнхуань не почувствует, будто с ней обошлись несправедливо.

Сказав это, он вновь упал на колени перед Иньчжэнем и прижался лбом к полу. Тот нагнулся, торопливо заставляя тринадцатого подняться, и сказал:

– Мы сейчас же велим отправить людей на поиски.

Он сразу же криком подозвал Гао Уюна и велел ему вызвать Лонкодо.

Тринадцатый господин хотел было броситься наружу, но я остановила его, схватив за руку, и убедительно произнесла:

– Тем, кто отправится на поиски, нужно с чем-то сверяться. У тебя наверняка есть изображение Люйу. Принеси его и дай живописцу, чтобы скопировал, а потом разошли портреты тем, кто займется поисками.

– Верно, верно! – воскликнул тринадцатый, словно придя в себя. – Сидя взаперти, я много рисовал. Пойду принесу.

С этими словами он тут же выбежал из зала.

Глядя на его удаляющийся силуэт, я внезапно осознала, насколько сильна его любовь к Люйу. Еще никогда я не видела его таким: утратившим спокойствие, взволнованным и потерянным. Он оставался спокойным, даже оказавшись в ловушке восьмого принца и осознавая, что его ждало долгое, а может, и бесконечное тюремное заключение.

– Пошли кого-нибудь разузнать, почему Люйу так внезапно покинула резиденцию циньвана И[62], - холодно велел Иньчжэнь. – Обо всем, что выяснится, вне зависимости от результатов в первую очередь доложить мне.

В то же мгновение Гао Уюн умчался выполнять приказ.

Я тем временем беспокойно мерила шагами комнату. Иньчжэнь, вздохнув, произнес:

– Хоть протопчи весь пол – Люйу ты этим не вернешь. Поешь.

– Не могу, – покачала я головой.

Иньчжэнь взял было палочки, собираясь продолжить трапезу, но со вздохом положил их обратно и позвал слуг, чтобы убрали со стола.

Наступила глубокая ночь, но вестей по-прежнему не было.

– Отправляйся спать, – сказала я Иньчжэню, – завтра тебе еще предстоит аудиенция.

Он положил на стол докладную записку, которую просматривал, и после долгого молчания сказал:

– Я весьма обеспокоен. Мне никогда не приходилось видеть тринадцатого брата таким. Даже в одиночку сражаясь со свирепым тигром, он лишь лениво улыбался, а сегодня… Ты сама видела. Он совершенно утратил контроль над собой.

– Стоит отыскать Люйу – и все наладится, – вынужденно улыбнулась я. – Они были друг для друга опорой десять лет, да и сама Люйу талантлива и красива, так что нет ничего удивительного в том, что его любовь к ней настолько глубока.

Откинувшись на спинку стула, Иньчжэнь слегка запрокинул голову и, накрыв лоб ладонью, проговорил:

– Я беспокоюсь как раз о том, что Люйу не удастся вернуть.

– Не может такого быть, – махнула я рукой. – Ее обязательно отыщут.

– Надеюсь, я ошибаюсь, – с тяжелым вздохом произнес Иньчжэнь.

На следующий день, стоило Иньчжэню вернуться с утренней аудиенции, как я примчалась с вопросом:

– Нашли?

Он лишь устало покачал головой. Я поспешно усадила его и обтерла ему лицо влажным полотенцем.

– Тринадцатый брат не явился ко двору, – проговорил Иньчжэнь с закрытыми глазами. – Ты не представляешь… Я сидел там, наверху, смотрел на стоящих внизу людей и думал: у каждого из них есть свои желания и стремления, и ни на кого из них нельзя положиться. Я всегда размышляю об их истинных мыслях, которые они прячут за масками. Насколько искренни их уважение и верность? Только теперь я по-настоящему понял, почему Сын Неба всегда остается в одиночестве. Раньше, когда тринадцатый брат тоже стоял там, среди них, у меня не возникало такого чувства, словно я один-одинешенек на всем белом свете.